что пришел работать, а не развлекаться.
– Я стараюсь.
– И как вам эпатажная коллекция моего старика? – теперь прищуривается он, спрашивает с интересом.
Настоящим.
Потому что коллекция действительно получилась эпатажной, необычной, от самого названия, что было на русском.
«Семь огней».
Семь камней и семь гарнитуров из них.
Два из которых выполнены из полудрагоценных камней, что до этого ни разу за всю историю не использовались Домом.
Только драгоценные.
Только лучшие.
И всегда самые большие, самые чистые, самые дорогие, самые совершенные. Иного высшая лига ювелирного искусства никогда не признавала.
– Она… удивительная, – я скольжу взглядом по витрине с рубинами, что ближе всех.
А они полыхают алым.
Кровавым.
И, может от этого, ещё более завораживающим.
– Рубины побуждают в нас худшее, – Алехандро перехватывает мой взгляд, говорит негромко, все с той же насмешкой, предлагает руку и к витрине подводит, шепчет, обжигая горячим дыханием и будоража, – не верьте тем, кто говорит, что своим цветом они обязаны хрому и железу. Рубины насыщаются кровью.
Пожалуй.
Верится, глядя на кольцо с крылатым львом, что поднял золотые крылья, обхватил ими рубин с изумрудной огранкой.
А гепард, яростно скалясь, готов спрыгнуть с багровой колонны, обвитой уже порванной цепью.
– Старик их не любит, ему больше нравятся сапфиры, – внук дона Диего приобнимет за плечи, уводит дальше, к кашмирским сапфирам и нереидам из белого золота с брильянтовыми хвостами. – Они чисты, хоть и родственны рубинам. Впрочем, самым кровавым камнем всё равно навсегда останется алмаз. Вы даже не представляете сколько крови из-за него было пролито, Кветослава…
Много.
И представить, правда, невозможно.
Можно только застыть напротив брильянтовой парюры, размещенной на чёрном бархате, попасть под гипнотическое действие прозрачных камней, засмотреться на игру света, преломление лучей. Ослепнуть от снежного сверкание, что на первый взгляд обманчиво безобидно и привлекательно, как… Алехандро…
– Дон Диего уже ожидает в кабинете, да? – я спрашиваю шёпотом, как он.
Отстраняюсь.
И в наглые глаза, что сверкают подобно самым кровавым камням, смотрю.
– Он просил Кармен отправить кого-то за чёртовой журналисткой, – Алехандро не отпирается, изображает раскаяние и губы в извиняющей улыбке растягивает, – но я вызвался привести сам. Мне было интересно посмотреть на единственную слабость главного редактора «Dandy» вблизи, обратить ваше внимание на себя. Надеюсь, вы мне это простите, Кветослава.
Прощу.
А вот дон Диего моё опоздание мне вряд ли простит, как и Любош подобного провала после кучи потраченных денег и времени.
Соображать, Крайнова, надо было быстрее.
– Мой фотограф. Минута, и мы сможем подняться.
Если интервью ещё в силе.
Сомнения Марека я, кажется, оправдала.
– Вашего