сказать не успевает.
Поднятая рука с блеснувшей печаткой её останавливает, заставляет замолчать и отданное тихим голосом распоряжение выполнить.
– Мальчишку проводи вниз, пусть сделает снимки.
– Хорошо, – Кармен кивает.
Уходит.
Уводит Марека, оставляя меня наедине с владельцем «Сорха-и-Веласко», что задумчиво разглядывает вечернюю Прагу.
Неприветливую в опустившихся промозглых сумерках.
– В Праге холодная весна, slečna Krainova. Дождливая, как у англичан… – дон Диего выговаривает с непонятной обидой, – и ещё более мрачная. Вы, правда, любите Прагу, slečna Krainova?
– Правда, – я подхожу к нему, чтобы рядом встать и начавшееся неправильно интервью сделать ещё более неправильным, – она восхитительна. Особенно, когда распускаются пионы и зацветают каштаны.
– И когда же это случается? – он интересует иронично.
– В мае, – я улыбаюсь невольно, делюсь своим, личным, – май самый прекрасный месяц в году. Ещё нет летней пыли, толп туристов и палящего солнца. Город дышит, пахнет весной до одури. Цветет. Жасмин, яблони, вишня. Хочется жить и, забравшись на Петршин, раскинуть руки и закричать: «Прага, я люблю тебя!»…
– Вы кричали? – его вопрос звучит серьёзно.
Обескураживает.
И правду вызывает.
– Каждый год.
– Думаю, стоит попробовать, – дон Диего кивает, принимает ответ и к журнальному столику с разложенными украшениями подходит.
Указывает на рядом стоящее кресло.
– Время, однако, быстротечно. Думаю, нам пора начать, только… выберете сначала то, что вам ближе всего, – он усаживается во второе кресло.
Закидывает ногу на ногу, ставит локоть на подлокотник, подпирает щеку и смотрит с любопытством, что вспыхивает подобно алмазам.
И на край своего кресла я опускаюсь, разглядываю показанные мне сокровища, переполняюсь восторгом, от которого перехватывает дыхание.
Мечется взгляд.
…кристально чистое брильянтовое колье в форме перьев с африканским турмалином Параиба, что не продается, принадлежит семье…
…бирманские рубины оттенка голубиной крови в парных браслетах…
…серьги с колумбийскими изумрудами, два идентичных по размеру и качеству камня, на поиски которых ушли, должно быть, года, десятилетия…
– Этот, – я указываю.
Не осмеливаюсь взять, лишь смотрю, как надевает перчатки и берет подвеску дон Диего, подносит к свету, отчего камень в переплетении золота начинает играть всеми оттенками.
Оранжевого.
Розового.
Красного.
– Это рубин? – я спрашиваю завороженно.
Не могу отвести взгляд.
Теряю слова, которых всё равно не хватает, которых нет ни в одном из известных мне языков, чтобы описать, передать всю красоту и великолепие этого камня.
– Нет, – дон Диего качает головой, произносит с благоговением, – это падпараджа, сапфир, что несет в своем название титул князя, цветок лотоса и восход солнца.
И сам он похож на цвет солнца на восходе.
Или закате.
– Он идеален,