в ответ.
И свою картонную коробку водружает на стол совсем уж не по этикету.
– Вы похожи на неё, – он говорит тихо, почти шелестит и, собирая складки на скатерти, двигает коробку ко мне. – И я бы хотел сделать вам подарок, панна Кветослава. Позвольте подарить вам куклу.
– Куклу? – я переспрашиваю.
Моргаю удивлённо.
Теряю враз всю весёлость и лихость.
А пан смотрит серьёзно, не объявляет, что происходящее шутка или розыгрыш Аги, которая подобные представления как раз любит и устраивает.
Он ждёт.
И под его взглядом, что гипнотизирует, к коробке я послушно тянусь, развязываю не глядя шелковые ленты и крышку снимаю. Отрываю с трудом взгляд от тёмно-серых глаз, в которых плещется странное нетерпение, и голову я опускаю.
Смотрю.
Кукла.
Лежит в белоснежной пене ткани, в хрустальном гробе, как Белоснежка в сказке братьев Гримм, глядит бутылочными глазами.
Стеклянными, но живыми.
И взгляд, не по-кукольному глубокий, проникает в самую душу, пленяет и поглощает. И трещины на некогда белоснежном, а теперь желтоватом лице с высоким лбом перестают казаться уродливыми.
Не замечается почти стёртая с алых губ краска.
Отходит на второй план богатый и тяжёлый наряд дамы далёкого века, навевающий воспоминания о портретах Елизаветы Тюдор из учебника истории. Не притягивает взгляд сложная причёска из светлых волос под сеткой, замысловатое кружево высокого воротника и потускневший золотой узор платья.
Живые глаза затмевают всё.
Ворожат.
И в ушах звенит хрусталь, когда какофония голосов разбивает кукольную магию.
– Крайнова!
– Кветослава!
– Алехандро, я вам клянусь, что здесь подают лучшие десерты во всей Чехии…
– Марек, вы мне так и не ответили на счёт сегодняшнего вечера… Кветка!..
Знакомые голоса… вырывают.
Возвращают.
А даритель куклы резко встаёт, разносится протяжный скрежет его стула по полу. И руки от куклы я поспешно отдёргиваю, отшатываюсь, а крышка стеклянной шкатулки – не гроба, Квета! – скрывая старую куклу, ударяется звонко.
– Панна Кветослава, боюсь вам придётся простить меня ещё раз, – пан говорит торопливо.
Взволнованно.
Смотрит не на меня.
И я провожаю его взгляд, натыкаюсь на Любоша, Марека, Агу и Алехандро, что направляются к нам, огибают деревянные столики и из бежевых лент-тюлей, летающих от заглянувшего в кофейню ветра, выпутываются.
– Мне нужно идти, – свой стул мой визави задвигает небрежно, опирается на его спинку руками, чтоб наклониться, перегнуться через весь стол и прошептать. – Я найду вас сам. И, прошу, не верьте никому, панна Кветослава!
– Что? – я хмурюсь.
Пытаюсь встать.
Остановить.
Но придвинутый к столу стул задерживает, мешает выбраться быстро. Тормозят взлетающие ленты декора, вызывают впервые глухое раздражение и вопрос о том, как официанты с блюдами лавирует