Правда, считаешь свой образ жизни нормальным?
– Варианты ответа или хотя бы время на подумать есть?
– Нет, ты всё равно не исправима, – приговор мне выносят с тяжёлым вздохом.
А я согласно и важно киваю, разминаю незаметно затёкшую шею, информирую попутно и печально:
– Любош уже уехал.
– А он тебе был нужен? – Фанчи фыркает, и к её слишком явному недовольству примешивается привычная насмешка.
Ворчать долго она не умеет.
– Да, начинать утро с его дифирамб в мою честь гораздо приятней, чем с твоих поучительных речей, – я потягиваюсь.
Встаю, чтобы к распахнутому окну подойти, взглянуть на ещё тихую и пустынную улицу, багряную черепицу крыш и виднеющиеся сквозь утренний туман шпили Тынского храма. Застыть и, грея руки о чашку, настроиться на длинный день.
Похвалу.
И ругань.
Корректор будет хвалить, метранпаж9 ругаться…
– Ты успела написать интервью?
– Успела, – я подтверждаю, прислоняюсь к раме и смешанный с утренней сырой прохладой аромат кофе вдыхаю, – написала, прочитала и перечитала. Материал готов. Можно показывать, утверждать и сдавать на выпуск.
Поскольку интервью с доном Диего заявлено в апрельский номер, который пятого числа – по сложившейся традиции и устоявшемуся правилу – должен оказаться на всех прилавках и витринах книжных.
До пятого же осталось меньше недели.
И главный метранпаж журнала Йозеф уже рвёт на себе и без того редкие седые волосы, требует его уволить и, вспоминая Карела Чапека, драматично интересуется «о чём, собственно, думают господа редакторы»10, проворачивая подобные авантюры.
Или не думают.
Ибо не на коленке и не за полчаса верстается номер и текст не утверждается не глядя. Тексты вообще следует в первую очередь показывать Йозефу, а не корректору, выпускающему редактору и Любошу.
Ведь Йозефу, а не кому-либо другому из господ хороших, умещать в полосы всё, что с излишком посылает редакция, воображая будто он, Йозеф, по меньшей мере кудесник, а не скромный метранпаж, и чудеса творить умеет.
Впрочем, умеет.
Творит чудеса.
И весь материал в полосы укладывает виртуозно, компонует его с фотографиями, кои тоже все присылают исключительно в последний момент, и превосходный оригинал-макет Любошу гордо ежемесячно являет.
– Отправишь или поедешь? – Фанчи интересуется.
Выдёргивает из сонной апатии напополам с задумчивостью.
И головой, дабы очнуться от ленивых мыслей, приходится встряхнуть, отойти от окна и чашку вымыть.
– Поеду, – я решаю быстро, кричу уже из коридора и в ванную, разбегаясь, качусь по глянцу пола и размахивая для равновесия руками, – хотя бы проснусь окончательно и поругаюсь с Йозефом!
Что по обыкновению попробует урезать половину текста, а я по всё тому же обыкновению буду сражаться за каждое слово.
Спорить.
До крика и хрипоты.
Доказывать, убеждать, объяснять свою точку зрения, забывая о Любоше, который, как всегда, займет роль стороннего наблюдателя