там, должно быть, живут люди! Ну и угораздило же их сюда попасть.
Спустя несколько сотен пройденных мной ям и ухабов, толп сорняков, армий испуганных насекомых, спокойно живущих на облагороженных полях, около невысокого забора, отделяющего дом от садового участка, меня встречает нечто, привлекающее глаз – на половину седой, на половину облысевший мужчина с двуствольным ружьем в худых морщинистых руках.
– А ну стой на месте! – кричит он, наводя прицел.
Какая разница, попадет он или нет, если мне до сих пор хочется с ним поговорить?
– Кому говорю, стой на месте! Тебе же лучше будет!
Подхожу вплотную к стволу его оружия, упираясь грудью в шанс прямо сейчас быть насквозь простреленным.
– Ты что, совсем что ли безумец какой или… – старик отвел ружье от моей груди и выстрелил мне под ноги, намереваясь тем самым увидеть мой страх перед его возможностями.
Выстрел с такого расстояния мог бы стать оглушающим, если бы только мой первый встречный мог слышать хоть что-нибудь, кроме своих причитаний. Опять наводит ружье в мою сторону:
– Люба, Любовь, Любушка, выбегай скорее. Люба! Жена!
– Я не… – не успеваю договорить, как под ногами снова остаются похороненными несколько грамм свинца, а через пару секунд новые патроны снова в стволе, готовы в любой момент оказаться в любой части меня.
Через минуту из-за стены бревенчатого дома появилась женщина с очень добрыми глазами и широкими вилами в руках.
– Ой, Господи, прости мою душу грешную… – с надрывом произносит она, пытаясь сразу же наброситься на незнакомца в лице меня, однако старик, её муж, одергивает её со словами:
– Да погоди ты, чего сразу на рожон лезешь, дура старая! Не видишь, скрывает он что-то, прячет, вот я его и держу пока на дистанции, мало ли, чего выкинуть может.
– Послушайте, я не… – опять не успеваю договорить, как около ног снова просвистывают пули.
– Стой на месте, ирод! Не двигайся! – кричит старик, не спуская с меня прицел.
– Вот же, Господи, принесло тебя на нашу голову, окаянного, – вместе с мужем причитает старуха со слезами на испуганном лице.
В их глазах я видел, сколько грехов они совершили, как раскаивались за всё то, что сделали. Сквозь прицел ружья на меня смотрел человек, мужчина, который спустя бесчисленные часы игр в карты, ночи в борделях, кабаки, сначала растерявши, а потом, забыв всех своих детей и жён в разных городах, остался совершенно один. Я видел, что его жена для него – не более, чем всего лишь женщина, она просто должна быть рядом, потому что он так хочет, потому что стакан с водой на его прикроватной тумбочке зачастую падает от случайного касания ночью или от очередного приступа неконтролируемой агрессии под воздействием алкоголя. Его ружье – это занавес, за которым он скрывает свое прошлое, прячет за ним обиду, боль, разочарование и строгую надежду на то, что этот занавес останется нетронутым и неприкосновенным для всех прочих до конца его дней.
Рядом со стариком