реплики, переигрывал его то так, то эдак, неизменно выходя победителем. Но потом вспоминал презрительное «Удачи» и начинал злиться еще сильнее. «Убью эту блядь», – наконец решился он и повеселел. Ему стало намного легче думать после половины бутылки. «Хорошо, что адрес записал», – подумал он радостно, потому что ни единой цифры больше не помнил. Надо бы уже выходить, на автобусе почти час, да и там на костылях пока доберется. «Убью эту блядь», – повторил он, как заклинание, и ему стало казаться, что он нашел решение всех проблем, и что он сильный, и все еще у него впереди, и протез он получит, потом откроет свой бизнес с Димоном, шиномонтажку какую или еще чего-нибудь крутое. Осталось только избавиться от Гадюки, и все у него получится.
***
Добираться по разбитому тротуару на костылях было нелегко, под мышками нещадно болело. Это были старые тяжелые костыли, которые пришлось взять вместо легких и удобных, потерянных в ту же ночь, что и протез. Хорошо, что он их сохранил, на коляске по городу передвигаться было нереально.
На звонок в домофоне Гадюка ответила довольно быстро, и как только услышала «Доставка», сразу открыла. Видимо, настоящий курьер еще не приходил. В доме был лифт – настоящее чудо для Толика, иначе на четвертый этаж карабкаться пришлось бы долго. Когда лифт доставил его на нужную площадку, Гадюка уже стояла в дверях.
Ее глаза округлились, когда она поняла, кого видит перед собой, но Толик не дал ей шанса произнести ни слова. Он просто пихнул ее в грудь под дых костылем, и пока она беспомощно раскрывала рот, пытаясь вдохнуть, затолкал ее внутрь квартиры и быстро прикрыл дверь. В узкой прихожей он бросил костыли на пол, схватил Марианну за халатик и зажал ее в угол. Не давая ей даже пискнуть, он начал бить ее по лицу, пытаясь сохранить равновесие на одной ноге. Он бил, и бил, и бил, пока ее лицо не стало наливаться красно-лиловым. Кажется, Гадюка пыталась царапаться и вырываться, но он не обращал никакого внимания. Весу в ней было от силы килограмм пятьдесят. Когда она перестала сопротивляться, он ударил ее несколько раз головой об стену, и она потеряла сознание.
– Ну что, сука, может, охрану свою теперь позовешь? Или комиссию соберем? Будем решать, что такой блядище, как ты, положено?
Он встал на колено, схватил женщину за волосы и потащил ее в комнату, больно опираясь на культю. Только теперь он подумал, что, возможно, она живет не одна, но сразу отбросил эту мысль. Кто же в здравом уме с такой будет жить? В комнате он огляделся, из стопки белья, приготовленного, видимо, для глажки, выудил махровый халат с поясом, вытащил пояс из петелек и крепко связал женщине руки за спиной. Потом там же нашел то ли колготки, то ли чулки, которыми связал ей ноги. Вспомнил, что надо бы заткнуть ей рот, чтобы не подняла шума, пока он решит, как будет ее убивать, похвалил себя за сообразительность, запихал Гадюке в рот трусы и повязал сверху какой-то косынкой.
От всего этого Толик устал, его прошиб пот, руки начали трястись, и смертельно захотелось выпить. «Ничего, никуда теперь не денется», – подумал он, кое-как поднялся и на одной ноге запрыгал в