бро? – он мне.
– Тебе кто шоколадки дал?
– Сам себе. Любовь к себе, чувак, – вот как это называется.
– “Мудозвон” это еще называется.
– Спецпредложение это было на самом деле. Матерь притащила в дом три коробки, по одной на каждого. Держи, – кидает мне пакет тортилий, – судя по твоему виду, тебе надо.
Я наворачиваю чипсы эти, а Берни перескакивает с канала на канал. По крайней мере половина передач, которые он заценивает, мне нафиг не уперлись. Но никаких сил спорить с этим задротом у меня нет.
– Кино посмотрим? – он мне. Вроде пришел в себя, держится так, будто у нас все нормально.
– Только не всякое тупое фуфло, – говорю. – И никакой иностранщины.
Он выбирает старую комедию, которую мы смотрели сто раз, “Тропик грома”[34]. Красота.
Бывает такое, когда похмелье потихоньку отпускает, но я и близко не в себе, мне это ощущение нравится. Я совершенно чумной, не могу сосредоточиться толком ни на чем дольше минуты, и в этом облегчение. Сегодня я с Джун ничего толкового не смог, но сил циклиться на этом у меня никаких.
Первая коробка шоколадок улетает у нас только в путь, мы спорим, кому идти в кухню за второй, и тут Берни заявляет с бухты-барахты:
– С чем тот пацан-то приходил?
Я знал, что он там наверху у себя подслушивает.
– Лишай. Убрали.
– Лишай. И, конечно, бородавки. Какие-нибудь признаки развития по части дара?
– В смысле?
– Ну, – заводит он, – Батя уже давно бородавки позади оставил, когда ему было – сколько? Десять? Одиннадцать? Перешел на язвы, опухоли и всякое прочее.
– Я вообще-то подумываю и за подошвенные бородавки взяться, – говорю ему. – У разных людей по-разному.
– При чем тут люди, бро. Я про сыновей, седьмых сыновей.
– Ты о чем вообще? Я и есть седьмой сын.
– Ты, без вопросов, полноправный сын. Вопрос насчет седьмого.
– Лоренс, Пат, Мик, Сенан, Мосси, – перечисляю. – Пять. Ты – шестой, а через четыре минуты я. Седьмой.
Поехавшие кукухи у него давно любимые птицы, что да, то да, но Берни обычно рассуждает вменяемо. А тут вдруг делается весь такой загадочный, подбирает ноги под себя и давай петь высоко так:
– “Твоя я сестричка, а ты мой…”[35]
– Только ты мне не сестричка, – говорю.
– Штука в том, что, независимо от того, кто об этом знает, я тебе она. А ты при этом возвращаешься на позицию шестого сына.
Я гляжу на него, он глядит на меня. Люди в свое время отличить нас друг от друга не могли, когда мы были маленькие, вечно путали – стрижки одинаковые и все такое. И мне трудно смотреть, как версия меня самого смотрит на меня самого, и понимать, что он не считает даже, что он – это он. Очень, нахер, глючно.
– Но вы заблуждаетесь, инспектор Морс[36], – говорю. – Как же, если я не седьмой сын, мне удается показывать дар? Вы разве не видели лав[37] Джеймза Макхью две недели назад? Бугристая жаба.