копии лондонских домов. Разумеется, в Лондоне здания возводились начиная с шестнадцатого века, а несчастную Пятую авеню стали застраивать в лучшем случае лет сорок назад, и насколько я понял, все коммерческие здания пришлось отодвинуть дальше на север из-за упражнений миллионеров в сиюминутном расточительстве.
Мы преодолели несколько ступенек, ведущих ко входу. Услужливый дворецкий распахнул перед нами двери. Изнутри дом выглядел совсем иначе, чем представлялось снаружи, что показалось мне интересной характеристикой его обитателей. Стены из светлого камня украшала резьба наподобие бахромы. За вычурными дверьми простирался коридор футов этак шестьдесят[10], где на снежно-белом каменном полу лежали темные ковры.
– Нужно поторопиться! – подгонял меня мистер Уилсон.
– Для начала мне надо узнать, какая из комнат нам нужна.
– Вон та! Впереди! Справа.
– Первая или вторая дверь?
Мистер Уилсон бросил обеспокоенный взгляд на бесстрастного дворецкого, который взял наши шляпы и мою трость.
– Вторая.
Кивнув, я двинулся вдоль коридора прямо по камню, чтобы не оставлять на ковре лишних следов.
– А первая дверь слева?
– Зал Гринлинга Гиббонса[11], используется для небольших приемов или встреч с посетителями днем.
Стены были облицованы панелями из светлого камня, испещренными геометрическими узорами или цветочным орнаментом.
– Гринлинг Гиббсон? – спросил я. – Не он ли написал трактат о Древнем Риме?
Мистер Уилсон взглянул на меня с изрядной долей удивления, обычно присущего моему доброму другу Уотсону:
– Нет, он жил в семнадцатом веке, был прославленным скульптором и резчиком, никакого отношения к римлянам не имеет.
– Ясно. – Все эти декоративные финтифлюшки, на мой взгляд, слишком тривиальны. – А та комната, куда мы спешим?
– Бильярдная, сэр.
– Хм. – Вряд ли можно ожидать чего-то поистине ужасного в столь фривольном месте, как бильярдная. Пока что полы были неутешительно чистыми, на их поверхности не разрешалось осесть ни пылинке. Наверняка ковры в этом доме чистят одним из дьявольских электрических приспособлений, столь любимых американцами, – тех, что засасывают и заглатывают все, что могло бы оказаться уликой.
Как раз тогда, когда я обратил внимание на потрясающие размеры дома, по огромной лестнице справа спустилась крупная дама. Она была прекрасна и внушительна, как статуя Свободы в Нью-Йоркской гавани, и одета в роскошное платье по последней парижской моде, которое, однако, не скрашивало выдающуюся вперед нижнюю челюсть, говорившую о бульдожьей хватке.
Мой провожатый, увидев ее, застыл на месте, а я наблюдал за величественным приближением хозяйки с тем же благоговением, с каким придворные ожидают, когда с ними поравняется королевская особа.
Когда дама подошла к нам, ее взгляд был устремлен исключительно на моего спутника. Уилсон склонил перед ней голову. Четкий ритм шагов хозяйки