деревни, – пояснил Андрей плотникам, которые замерли за столом, глядя на них недоуменно, с интересом.
– Как там дед с бабкой? – тихо буркнул Чиркунов, снова опуская голову.
– Живы.
– И слава Богу, – прикрыл Чиркунов глаза.
– Они письма от тебя ждут – не дождутся.
– Что писать… – по-прежнему вяло повел плечом Михаил и умолк.
Плотники снова зашлепали картами по столу.
Не такой представлял Андрей встречу со своим знаменитым земляком. Каким только не рисовал в воображении Анохин Чиркунова, но только не таким, не таким. Весь день Андрею было не по себе, тягостно, было такое ощущение, словно узнал он о близком человеке нечто ужасное. И казалось, что он потерял что-то чрезвычайно дорогое для себя, потерял навсегда. Разве спросишь у такого о Лизе?
Работать им приходилось в разных местах, видели друг друга мельком, только в обеденный перерыв сидели в одной бытовке, но не разговаривали. Чиркунов всегда был под мухой, мрачен, не разговорчив, равнодушен к происходящему вокруг него. Звягин, посмеиваясь над ним, говорил, что он ушел в себя и не вернулся. Анохин быстро освоился среди плотников, старался не сидеть без дела даже тогда, когда вся бригада собиралась в вагончике. Он то ладил себе ящик для инструмента, то менял топорище, вытесывая позаковыристей, как у Звягина, напарником к которому поставил его Ломакин.
Но однажды они оказались вдвоем в комнате на третьем этаже строящегося дома. Принимали в открытое окно половые доски, которые подавали им снизу Матцев со Звягиным, и складывали их в стопку у стены. Работали молча. Андрей чувствовал себя неловко, неуютно рядом с Чиркуновым. Когда все доски были аккуратно сложены в ровную стопку, Михаил устало брякнулся на них, а Анохин повернулся к двери, намереваясь выйти из комнаты, но Чиркунов неожиданно остановил его.
– Погоди, – кинул он быстро, хрипло, а когда Андрей обернулся к нему, спросил: – Ты мой адрес у сестры взял?
– Я приехал сюда по комсомольской путевке, – буркнул Анохин и сам почувствовал, что ответ его прозвучал так, словно он оправдывался.
– Это я знаю. Как она живет?
– Как все… Потихоньку. Снова вроде беременна.
– Значит, четвертым племянником наградить хочет, – усмехнулся Чиркунов, и мягкая улыбка чуть заметно промелькнула в уголках его губ. – А дед все грехи свои замаливает? Не болеет? – начал расспрашивать он о своих родственниках. Вырастили его и сестру дед с бабкой. Мать и отец были геологами, погибли вместе в горах где-то под Красноярском.
– Держится. Все популярнее становится. Со всей округи к нему тянуться: кто за целебной травкой, кто за целебным словом…
– Славу мы любим, – буркнул, усмехнулся Чиркунов. – А бабушка?
– Бабу Настю видел перед самым отъездом сюда, крепкая, бегает.
– Ничего мне не передавала? – остро взглянул Михаил на Андрея.
– Они не знали, что я тебя встречу…
– Это хорошо. Пусть не знают. Никому не пиши в Масловку, что меня встретил. Никто из прежних