Михаил смеялся хорошо, всем хотелось поддержать его смех. А теперь, вероятно, Чиркунов сам почувствовал необычность своего смеха, резко умолк и сконфузился. Андрей по-прежнему чувствовал себя рядом с молчаливым и угрюмым Михаилом неловко, неспокойно, виновато, как с инвалидом, и всегда искал предлог отойти от него. Слишком Чиркунов был теперь загадочен и непонятен в своем всегдашнем одиночестве.
Михаил Чиркунов, худой, костлявый, сутулый и длиннолицый, теперь иногда напоминал Анохину старую, с ввалившимися боками лошадь. Была такая в деревне. Ее уже не брали на работу. Она часами стояла одиноко на лугу, понуро упустив голову, задумчиво высматривала что-то в траве, не слыша, как мальчишки подкрадываются к ней сзади, чтобы выдернуть из хвоста волос для кнута. Кнут со свистом рассекал воздух и резко хлопал, если за конец ремня была привязана сплетенная туго и тонко волосянка. Лошадь вздрагивала, когда ее дергали за хвост, и оглядывалась, вздыхая. «Ну-ка, Чувырла, улыбнись!» – кричал, шепелявя, Васька, суетливый и озорной мальчишка. Лошадь смотрела на него добрыми глазами, потом показывала зубы, опуская мягкую нижнюю губу, улыбаясь и усмехаясь, словно говоря: «Тешься, дурачок, тешься! Не догадываешься ты пока, что и тебе не миновать старости!» Однажды Андрей заинтересовался, что так пристально высматривает лошадь в траве, но, как ни вглядывался, ничего не смог разглядеть.
Чиркунов, когда на работе не было материалов, и плотники играли в карты, тоже мог часами сидеть в вагончике, облокотившись на колени, согнувшись и морща лоб, не обращать внимания на стук и выкрики приятелей. Иногда губы его шевелились, словно он беззвучно разговаривал с кем-то. Владик Матцев тихонько толкал Анохина и, усмехаясь, молча указывал на Михаила. Владик однажды сказал Андрею, что Чиркунов, вероятно, скоро умрет: его то ли рак ест, то ли начинается белая горячка. Изредка Михаил оживлялся, шутил, но даже тогда не улыбался. Светлело немного лицо, серые складки на лбу разглаживались, и все! Чиркунов с Иваном Звягиным одногодки, но усатый плотненький и благополучный гриб-боровичок Звягин выглядел рядом с ним совсем молодым человеком. Анохин сразу же заметил, что над Иваном плотники подтрунивают довольно часто, а Чиркунова не трогают, относятся к нему как-то снисходительно. Пусть, мол, сидит тихонько, никому не мешает.
Если обращались к нему шутливо, то совсем безобидно. Андрей слышал однажды, как Звягин спросил у Михаила:
– Ты чего сидишь как в водку опущенный?
– Я из нее не вылезал, – вяло отмахнулся Чиркунов.
Разве можно поверить, что этот человек был любимцем деревни, да что там деревни, если верить Звягину, весь Тамбов ему поклонялся, земляки убеждены были, что он прославит их город на весь Советский Союз, что когда-нибудь, как Есенину в Рязани, поставят ему памятник посреди Тамбова в Центральном парке. Помнится, когда он появлялся в Масловке, высокий, ловкий, в ослепительно белой сорочке, в расклешенных брюках, все масловские ребятишки бросали свои игры и следовали за ним, куда бы он ни направлялся. И первыми среди них были