он пришел говорить, значит, тому есть, о чем сказать. Стоявшие позади Ерлан и Максат казались в сравнении с Нурлетом не просто молодыми – юными. Аслан-хан помнил, как в далеком детстве они вместе забавлялись на просторах Степи, когда Нурлет уже был почитаемым бахсом. И даже теперь, когда оба его друга стали признанными провидцами, они не перечили старцу.
– Хан, – снова начал старый бахс, – вчера перед сном мне было видение. Как всегда, когда на землю спускаются сумерки, я стою на коленях лицом к уходящему солнцу. Благодарю богов Степи за еще один прожитый день, за милость и благодать, посланные мне. Вчера я тоже стоял у исхода дня.
– Верно, – соглашался со сказанным Хан, – я знаю об этом.
Он желал, чтоб старик поскорее рассказал свою историю, потому как за столько дней пути действительно устал, и все, чего ему хотелось, – это отдыха и успокоения перед походом. Но торопить Нурлета было нельзя: непочтительно даже для Хана. И оттого Аслан ждал, когда тот продолжит.
В гулкой тишине снова раздался вой зверья.
Нурлет вздрогнул, и впервые на его лице появилось нечто сродни… растерянности? Да, это был еще не страх, потому как старый бахс давно не испытывал страха ни перед людьми, ни перед лицами богов. А тут вот…
Нурлет помедлил всего с секунду и продолжил:
– Я, как всегда, стоял на коленях среди ковров шатра, и полог его был приоткрыт. Склонив голову низко к земле, ощущал кожей холод Лесного Княжества, да силу земли, что приняла нас. И лучи солнца почти не грели – все так же были холодны, мертвы словно бы. Народ Лесов ведь и сдержан потому, что и земля у них студеная, – заключил он.
Аслан видел, как старику становится тяжело стоять. Он махнул рукой, и тут же перед шаманом возникла высокая подушка, на которую ему помогли сесть. И он, облегченно выдохнув, продолжил, пока и сам Хан устраивался среди вороха дорогих перин.
– В тот момент, когда молитва прозвучала, я ощутил, как лучи солнца, что были так холодны поначалу, теперь стали горячи. – Старый бахс прикрыл глаза, словно пытаясь точно воскресить в памяти видение: – Будто бы кругом – Степь и солнце ее, по летней поре, горячее. Я поднял взгляд и увидел перед собой деву.
Аслан удивленно поднял бровь, посчитав, видимо, что такое видение для почтенного старца – чересчур. Но он снова напомнил себе об уважении, и продолжил слушать Нурлета, словно бы его ничего не смутило.
– Была она… огненной. Не лесной, спокойной и холодной, но больше похожей на наших, степных дев. Шла к шатру, а подле нее трусили волки. Белый и черный, по одному у каждой руки. И звери те были… ручными.
Нурлет и сам, видимо, удивился такому объяснению, но продолжил:
– Дева остановилась у самых моих ног, коснулась чела. И хоть рука ее была теплой, я ощутил не просто холод – могильную мерзлоту, что шла от нее. И запах… медуницы словно бы, травы летней. А ведь не в том дело, что среди зимы так сладко не пахнет: по-за запахом сладким терялся, вился завитками, другой, едва различимый – гнилой плоти. И я не сдержался, зажав нос ладонью.
Старик снова поднес ладонь к носу, и, когда отнял ее, пальцы