семь… Все. Больше не может. Вижу, что прикладывает усилия, но это выше ее возможностей.
Наши взгляды пересекаются. Мой, азартно-злорадный, и ее, полный отчаянного сожаления. И страха. Глаза блестят от слез. Знает, что теперь ее ждет. Смакую ее ужас несколько приятных мгновений.
– Лентяйка! – выплевываю пренебрежительно и продолжаю отчитывать: – Вот как тебе накинуть еще десятку, когда ты целых двадцать три повтора не доделала?!
Макс вцепляется в протянутую ладонь, прячет глаза. Тяну на себя. Кряхтя садится. Голени так и остаются подо мной на сиденье стула. Старается не смотреть в глаза. Охватывает злость – накосячила, умей нести ответственность!
Я так и не придумал, как наказывать ее, и мгновенное решение пронзает словно электричеством. Импровизация, пропитанная гневом. Перехватываю за волосы, сжимаю клок в кулаке и заношу другую руку для пощечины.
– Я не заставлю тебя считать, – произношу снисходительно и выношу суровый вердикт: – Сам отсчитаю двадцать три пощечины. В следующий раз ты постараешься лучше!
В последние слова добавляю свинца негодования. Подсаживаю мысль, что могла, но поленилась. В деле, когда надо постоянно гнать вперед – «быстрее, лучше, сильнее» – такая установка сильно помогает. К тому же, это будет еще одна проверка на прочность.
Макс все же поднимает глаза. Страх неуклонно вытесняется смирением. Уже готова к тому, что я сделаю, ждет неизбежного. Она это при-ня-ла! Нет, такого просто не может быть! Не верю, что внутри этой слизеподобной амебы прячется такой сильный внутренний стержень. Зачем же ты терпишь, девочка?
Заношу руку и, примеряясь, опускаю мягкую ладонь ей на лицо. Оглушительный в тишине бункера шлепок, зрачки Макс расширяются в такт приливающей к коже крови. Отпечаток пальцев на бледной щеке на глазах алеет.
Влепляю пощечину потяжелее. Зажмуривается, брови почти смыкаются на переносице, собирая «букет» складок на лбу – похоже, ощутимо вышло. Так в самый раз.
Продолжаю впечатывать ладонь в лицо Макс. Раза до десятого держится молодцом, выдавая ощущения лишь мимикой, после начинает тихонько попискивать. Кожа утомляется, каждая новая пощечина оказывается больнее предыдущей.
В какой-то момент рука попадает неудачно, рассекает нижнюю губу. Досадно! Я обещал, что не оставлю следов. Только сейчас до меня доходит, что пощечины – плохое наказание. На завтра ее лицо будет пестреть всеми оттенками фиолетового.
Не открывая глаз, Макс нервно слизывает кровь, но не сопротивляется и ждет следующей оплеухи. Хотя, может, она бы и хотела защититься, но в ее позе приходится упираться руками в пол, иначе зажатые у меня в кулаке волосы окажутся единственной опорой.
Честно досчитываю до двадцати трех. Открывает глаза – сумасшедший взгляд, полный ужаса и боли. Отпускаю волосы и поднимаюсь, освобождая ноги. Не двигается – похоже, боится не так шевельнуться. Вижу, что едва сидит, но исступленно ждет разрешения встать.
Стыд ядом разливается в крови. Перегнул. Это не та реакция, которой я хотел