напольные часы неспешной важностью деликатного маятника за стеклом, довершали теплое благозвучие пространства, наводя на верный ритм присутствующих, да и самого хозяина, который, кстати, наладив в коридоре свет, распорядился относительно чая и что-то записывал в блокнот, разместившись в кресле напротив Антона.
Помимо того, что хозяин был левшой, внимание привлекала и рачительная аккуратность его внешности. Строгий костюм, лоснясь на широких плечах, книзу завершался той же стройностью. Осанка и жесты отличались прямотой и спокойствием. Возможно, тому причиной была седина, уже разлетевшаяся по его редеющим вискам. Но хоть на вид Аркадию Павловичу было слегка за сорок, строгая серьезность не одолела еще своими складками его озорное по театральному лицо. Однако что-то в этом лице было неясное, что-то неосязаемое чувствовалось в его внутреннем пространстве, что-то давнее, призраком забытой грусти темнило его светлые глаза. Что это было?
Секретарь принес чай.
– Вы чем-то удивлены, Антон? – Аркадий Павлович позволил себе расслабиться в кресле.
– Да, меня удивляет… Простите, но почему у вас секретарь… Не женщина?
– Женщина? – глаза Аркадия Павловича подернулись.
– Антон, Вы действительно считаете, что у нас могли пробки перегореть? У нас и пробок-то нет! – Он остановился, еще раз пристально смерив Антона – но есть тетя Шура. И заметьте – все в темноте!
– Но зачем?
– Не знаю. Кажется, экономия. Неестественность жеста подтвердила смысл предположения.
– Но я уверен, что именно здесь и сокрыт их главный закон! А мы вынужденно свидетельствуем прямую символичность его проявления, потому как уволить столь почтенный возраст возможным не представляется. Но… человек ко всему привыкает!
– Все-таки, я не совсем понимаю, о каком законе Вы говорите? – в этот момент на ум Антону пришла мысль…
– Но как же, Антон! Конечно, я утверждаю о первом и главном женском законе. О темноте, мраке жизни, близорукой глупости их, если желаете.
Забредшая мысль в голове Антона стремительно осваивалась.
– А почему Вы не считаете виной этим обстоятельствам, к примеру, возраст тети Шуры? И разве из столь ничтожного единичного факта можно сделать такой дальний вывод? Есть ли вообще закон этот?
– Да, Вы правы, возраст усугубляет. Но, заметьте, нисколько не отрицает женскую суть. А закон этот, Антон… Вы даже не представляете, как хотел бы я надеяться, чтоб его не было. Я бы и капли внимания не отдал темной старости тети Шуры, если б не был так уверен, что молодость ее была не многим светлее. И факт этот слишком уж упрям, чтоб из него выводов не делать. Ведь Вы же не встретили тетю Шуру на входе?
Антон удивленно пожал плечами.
– Это она Вам свет выключать ходила. И поверьте, очень уж скрыт от посторонних глаз вид ее при действии этом. Я наблюдал.
– Да нет же, не может быть этого. Но для чего ей?
– А хоть бы и так просто.