Восход заплутавшего солнца. Владислав Муравьев

стрелы и погасить ею солнце, вот их удел. Увидеть солнце так близко…

      Наконец, пал последний защитник.

      Так было предначертано множество столетий назад. Он вглядывался в рушащийся город, стараясь запомнить каждый дом, каждый камень. Там, в океане межрождений, очень важно помнить.

      Помнить… Помнить что? Он вновь закричал. От боли и утраты.

      Бодуэн обмер. Это был его крик боли.

      – Папа Александр26… – визгливый магистр возвратил его назад. Рука непроизвольно коснулась того места груди, где переставало биться сердце, пробитое копьем. Ничего. Ни копья, ни следа раны, ни… жжение, такое сильное, что прожигало до затылка и висков, ударило его, сжало горло, сдавило и сломало гортань. Вновь взметнулась рука, но теперь в каком–то защитном жесте, с широко раскрытой ладонью. Замолчал опешивший магистр.

      – В Риме, – король решил перехватить инициативу, едва смог заговорить. – И я даже боюсь представить, насколько он далек от ваших проблем. Едва покончивший с Фридрихом и сейчас, празднуя победу, наказывающий бывших противников. И да, у него появилась новая игрушка. Еще один зеленый крест. Я дам вам совет, магистр. Похороните погибших и умерьте свои амбиции. Иначе они могут умерить вас.

      Доселе просто неприятный, сейчас де Сент–Аман вызывал у него омерзение. Бодуэн не скрывал его.

      – Настала пора определиться с выбором, магистр. Жажда наживы не может сосуществовать в одном теле со служением Богу. Прикрываться данными вам привилегиями больше не удастся. Этот фиговый листок, увы, сгнил. И да, здесь далеко не Рим, – король поморщился, на языке вертелись совсем не королевские слова. «Хочешь кричать на пса – стань на четвереньки. Но всегда помни: король может стать собакой, но собака королем никогда» – вспомнил он отцовские слова. Как ему сейчас не хватало его поучений. Он заставил себя замолчать.