людей, которым можно передать свой скорбный груз. Целый день Бодуэн приносил извинения, выслушивал брань и женские вопли. Повозку, на которой были свалены трупы нападавших, удалось отстоять. Хотели забрать и ее, выбросив останки куда–нибудь подальше, но появившийся важный тип, целиком, кроме длинного крючковатого носа, закутавшийся в одежды, великодушно «подарил» ее королю. Не в последнюю очередь этому поспособствовала вонь разложения, идущая из- под внахлест накинутых сверху плащей. «Нос» – он так и не представился – приподнял угол одного из них, закашлялся и велел убираться. Да, воняло действительно невыносимо.
Повстречавшись с капелланом ордена и перепоручив доставить останки храмовников пред очи магистра Раймонду, Бодуэн отправился в лекарню.
– Плох, плох, совсем плох, – всю дорогу бормотал служка, то нервно теребя пальцы, то потирая подслеповатые глаза.
Плох… плох бывает раненный в живот стрелой. Салах ад-Дин доживал, казалось, последние мгновения. Он больше не вел пространных разговоров об обнаженных женщинах и действиях с ними, перестав даже стонать. Осунувшееся, покрытое каплями пота лицо походило скорее на маску из какого–то коричневатого дерева. Почти такую, что когда–то подарил отец. А нога… буро–черная, в кроваво–фиолетовых разводах. Бодуэн присел, коснулся руки Стража Востока, которая тоже уже была не рукой, а какой–то птичьей лапкой.
– Прости, верный союзник, которого я когда–нибудь хотел бы называть другом. Я не уберег твоих людей, хоть и обещал. – в горле встал комок. Посидев возле умирающего еще немного, король поспешно вышел.
В эту ночь он почти не спал. Едва закрывались глаза, он видел то, что нельзя было назвать просто сном. Сон был ярким и цветным. Чужие, снующие всюду люди, чужие одежды, чужой большой город. Светлые дома, сочная зелень деревьев, благоухающие цветы. К их ароматам примешивался запах свежего хлеба и, едва уловимый, рыбы, что тянулся с небольшого рынка, находящегося в паре улочек вниз… он знал, как пройти к нему! Откуда? Звуки, запахи – все было настоящим и живым, возбуждающим его давно затушенные чувства. Люди, говорящие на чужом языке, казавшемся таким знакомым. Плачущая женщина и юноша, которого везет похоронная процессия. И голос. Его собственный голос. Голос, сказавший; «Тебе говорю я! Встань!»
Глава 5.
Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон,
тщетно некто трубит наверху в свою дудку протяжно.
Иосиф Бродский.
– Мой король!!! – на этот раз за дверьми скреблась уже не одна большая крыса.
Нужно сказать, чтобы не смели подобным образом его будить… Бодуэн лежал в раскиданных подушках и, несмотря на крысиную возню, подниматься традиционно не собирался.
– Он очнулся!!! – снова донеслось из–за дверей.
Теперь его не нужно было уговаривать. Подавив мимолетное желание отправиться как есть в исподнем, Бодуэн допустил до тела слуг. И хоть они не медлили и работа их, как и прежде, была быстра и точна, он не