Кайзер Вильгельм и его время. Последний германский император – символ поражения в Первой мировой войне
1870 года и утрату Эльзаса и Лотарингии. По словам Гамбетты, даже если они никогда не говорили об этом, то всегда думали. Социалистические лидеры Либкнехт и Бебель и Карл Маркс в Лондоне считали аннексию серьезной ошибкой. Бисмарк не хотел брать франкоговорящую часть Лотарингии, но военные вынудили его смириться. Позже он утверждал, что постоянно пытался заставить французов простить Седан, как после 1815 года они простили Ватерлоо. Но та самая война, которая казалась ему приемлемым, если не желательным решением целого комплекса трудностей, как выяснилось после ее завершения, создала другой ряд трудностей, ничуть не менее серьезных. С 1870 года и далее Германии приходилось держать Францию в изоляции и потому поддерживать хорошие отношения со всеми остальными странами. Альтернативой был риск войны на два фронта. Успех этой политики был напрямую связан с взаимоотношениями между оставшимися державами. Если две из них ссорились и каждая требовала поддержки Германии, та, что считала себя лишенной такой поддержки, немедленно становилась потенциальной союзницей Франции. Ситуация еще более усложнилась не самым очевидным результатом 1870 года. Объединение германских народов в единое государство имело одну зияющую брешь: оппозиция Пруссии и Габсбургов процессу сделала невозможной включение германцев, живших в Австро-Венгрии. Но пример Германии неизбежно придал импульс подъему национальных чувств в Восточной Европе. Габсбурги не сумели вызвать у своих подданных верность Австрии, так же как стереть из их памяти верность прежним хозяевам. Речь идет не только о германцах, но также о мадьярах, чехах, поляках, сербах и т. д. Любое принявшее широкие масштабы требование самоуправления на национальной основе в перспективе являлось несовместным с эффективным функционированием и даже угрожало самому существованию Австро-Венгерского государства. В 1867 году мадьяры установили самоуправление в Венгрии; перспективы австрийских германцев поддерживать превосходство над славянами представлялись сомнительными. Слабость Габсбургов и жажда французами реванша в перспективе оказались роковыми для международных аспектов урегулирования Бисмарка.
Однако лишь немногие немцы считали внешнюю угрозу главной опасностью, угрожавшей новой империи. Это явствует из факта, что, хотя большинство немцев было собрано вместе, они были еще далеки от того, чтобы стать единым обществом. Империя была обязана своим существованием Пруссии и прусской армии, а не давлению общественного мнения. В прошлом центробежные силы часто оказывались слишком мощными. Возможно ли сдержать их теперь? Станут ли пруссаки и южные германцы работать вместе? И еще: можно ли обеспечить лояльность рабочих, установив в обществе закон и порядок? Судя по марксистскому евангелию пролетарской революции, это представлялось невероятным. В действительности же опасность такого развития событий была сильно преувеличена. Да и слова народных лидеров являлись более жесткими, чем их поведение. Бебель в 1871 году