стены грязно-жёлтого цвета в четырёх метрах от окна ничего не было видно. Но если подойти вплотную к окну и задрать голову вверх, то можно было обнаружить квадратный клочок белесого неба, в котором иногда угадывалась синева, а поздно ночью можно даже было разглядеть пару звёздочек.
Роберто всегда самым серьёзным образом готовился к репетициям. Утром, после обязательной молитвы и завтрака наспех, он погружался в музыку, пытаясь найти свою собственную трактовку звучания произведений. Однако какие варианты прочтения он ни пробовал, что-то его всё время не устраивало. На своём дешёвом проигрывателе он часами прослушивал пластинки с записями разных оркестров и дирижёров. Он читал партитуру, проигрывая внутренним слухом основные темы, партии отдельных инструментов и всё вместе. Он пытался сфокусироваться на тех эмоциях, которые у него вызывала эта музыка, усилить их, увеличить их амплитуду, почувствовать внутреннюю энергию, подчеркнуть скрытую силу, чтобы она выплеснулась из его сердца волной, которая добежала бы до кончиков его пальцев или до палочки и передалась бы сначала оркестру, а потом и слушателям.
Что в этих упражнениях ему мешало больше всего, так это то, что он никак не мог отделаться от образа полного зала и восторженных лиц, которые взирали на него с трепетом. Хотя он прекрасно понимал, что пока не может вызвать этот восторг, но ему так этого хотелось, что эта назойливая картинка появлялась перед мысленным взором всякий раз где-то на первой трети любого произведения, а потом расплывалась.
Временами ему казалось, что он нашёл верную эмоцию, и тогда мурашки бежали по телу, и он чувствовал себя словно внутри фонтанов звука. Но тут же его выбрасывало из этого ощущения, и тогда он оказывался уже не внутри музыки, а где-то сбоку. Всё это охватывающее его лихорадочное возбуждение, сменяемое спадами, было похоже на приступы музыкальной малярии – широко распространённому несуществующему заболеванию.
Вторая встреча с оркестром обещала стать для Кармини уже не такой драматичной, как первая. «Мы уже познакомились, – успокаивал он себя, – хотя ещё и не подружились. У нас даже кое-что получилось в плане звучания. И, может быть, коленки не будут дрожать как в прошлый раз».
Стоя у стены перед узким длинным зеркалом, он отрабатывал движения рук, стараясь найти тот единственно верный баланс между простотой и выразительностью, который позволил бы и ему и музыкантам объединиться в понимании и воплощении произведения. Сосредоточившись на движениях рук, он сначала не обращал внимания на выражение своего лица, пока не заметил его в отражении. Руки его тотчас опустились.
– С такой физиономией ты ничего не добьёшься, – сказал он вслух зеркальному себе. – С таким выражением можно заниматься в спортзале. Менять пробитое колесо. Стирать бельё. Но никак не дирижировать оркестром. Надо расслабить мышцы лица. Или нет. Надо мысленно сосредоточиться не на движении рук, а на самой музыке.
Она заполняет тебя,
ты