забыли. Но этот ящик с оказией доставили в местный аэропорт. По приезде со спасённым ящиком к местному Дому культуры костюмерша захотела со мной расплатиться и предложила бесплатно провести на спектакль. А у меня, как на грех, одежда, мягко говоря, не театральная. Хоть и периферийный Дом культуры, но всё же стыдно в зрительном зале в замызганной рабочей одежде сидеть. И переодеться у меня тогда не во что было. Были только планы осенью, перед отъездом домой, костюм и пальто купить. И вот я, вместо того чтобы просто сознаться в отсутствии приличной одежды, сказал что-то вроде того, что после ленинградских, мол, театров мне в их театр идти не очень хочется. Да! Я так сказал! И только увидев, как изменилось лицо этой женщины, понял, какую несусветную глупость выдал. И опять ничего уже нельзя было изменить. Слово, как говорится, не воробей. А засмеяться и сказать, что пошутил, было ещё глупее того, что из меня как бы нечаянно выскочило. И как я мог забыть только что данное самому себе обещание молчать или думать, прежде чем говорить? Ума не приложу!
– Плюнуть и растереть! Они и забыли о тебе давно, а ты мучаешься.
Анатолий нарочито грубым резюме хотел меня подбодрить, и я был благодарен ему за это. Однако не важно, забыли ли обо мне эти люди или нет. Важно, что я о них помню.
Хотел я тогда рассказать и о том, как обалдев однажды от кубинского рома, публично объявил себя Архангелом Михаилом. Но, вспомнив об этом случае во всех подробностях, решил промолчать
Уже в прихожей, прощаясь, спросил, знают ли они, где её могила. Друзья не стали валять дурака и спрашивать чья. И за это тоже я был им благодарен, а в остальном благодарить своих друзей было не за что.
Они не помнили не только примерного места на Северном кладбище, но и более-менее точной даты смерти. Заладили на пару, что она немного не дожила до дня своего рождения, 21 ноября. И всё!
На следующий день я позвонил в администрацию кладбища. Мне ответили, что не располагают сведениями о том, кто, где и когда похоронен. И в городском архиве захоронений меня тоже не порадовали, потому что нет у меня нужных сведений.
Зато – и это стало уже традицией – я узнал от Насти кое-что о Ларисе. А именно, некоторые подробности её взаимоотношений со своими родителями.
Чайка очень любила и уважала своих родителей, поэтому была послушной дочерью. Особенно это касалось мамы. Её мнение было для Чайки законом. Анастасия в качестве примера рассказала даже маленькую историю о том, как она вместе с Чайкой работала в заводском зимнем детском лагере. Почему бы не провести две недели зимы на природе вместо заводского цеха? Так вот, их там обманули с зарплатой. Работать их посылали посудомойками, но обещали заплатить как на заводе – «по среднему», но уже в лагере решили платить как штатным посудомойкам. А сколько платят посудомойкам? Минимальная зарплата! Приезжает в первый же выходной день мама Чайки, узнаёт об этом и сразу заявляет, что её дочь тут больше работать не будет. И послушная дочь без разговоров и споров уезжает вместе с мамой домой. Хотя Чайке в лагере нравилось.