хваджа: «В богатстве нет постоянства:
днём оно придёт, ночью разойдётся по миру (букв.: по сторонам).
Физическая красота также не имеет значения,
так как [розовое] лицо побледнеет от одного пореза колючкой.
Несерьёзно и знатное происхождение,
так как [в нём] обольщение деньгами и лошадьми».
[***]
О, как часто дети вельмож из-за смятения и неповиновения
становились из-за своих мерзких поступков позором отцам!
Исполненного талантами также, даже будь он [в них] изящен,
не почитай, а усвой урок от Иблиса:
260 у того было знание, [но] поскольку не было любви к религии,
он не увидел в Адаме ничего, кроме фигуры из глины.
Даже если усвоишь ты все тонкости науки, о попечитель,
от них не раскроются два твоих глаза, видящих скрытое.
Такой не увидит ничего, кроме чалмы и бороды:
он спросит представляющего [кого-то] о его достоинствах и недостатках.
О мистик, ты-то в представляющем не нуждаешься:
ты сам тут же увидишь, ведь ты – восходящий свет.
Дело – в благочестии, религии и праведности,
ведь от них придёт в обоих мирах спасение.
[***]
265 Он [= хваджа] одного праведного зятя выбрал,
что был гордостью всего рода и племени.
Тогда женщины сказали: «У него же денег нет,
знатности, красоты или независимости нет».
Он сказал: «Они подчинены аскетизму и религии:
без золота он – сокровище на лике земли».
Когда о серьёзности бракосочетания девушки стало повсюду известно —
договорённостью по рукам, знаками [любви], свадебным нарядом, —
то маленький раб, что в доме проживал,
заболел, ослаб и скоро исхудал.
270 Как больной туберкулёзом он сгорал:
болезнь его ни один лекарь не определял.
Разум подсказывал: «Страдание исходит от сердца.
лекарства для тела на сердечную печаль не действуют».
Тот рабчонок не проронил ни слова о состоянии своём,
о том, отчего у него в груди закололо.
Сказал госпоже [= жене] как-то ночью муж: «Ты
расспроси его наедине о состоянии его.
Ты вместо матери ему, быть может,
печаль свою он тебе раскроет».
275 Госпожа, услышав эти слова,
на следующий день пошла к рабу.
Затем его причесала та дама
со стократной любовью, нежностью и дружелюбием.
Подобно любящим матерям,
она успокаивала его до тех пор, пока он не начал объяснять:
«Я не ожидал от тебя такого,
что ты выдашь дочь за чужака упрямого.
Она – дитя моего хваджи, и у меня душа болит:
неужто не жаль, когда она уедет куда-то?»
280 Хотела было госпожа от гнева, охватившего её,
ударить и с крыши сбросить вниз его:
«Да кто он такой? Какой-то индиец от матери-шлюхи,
который жаждет господскую дочь».
[Но,] сказав: «Терпение – лучше», она сдержалась,
[позже] сказав хвадже: