засыпай. Позвони, как код вспомнишь. Я до вечера в Ялте.
Под действием усталости и лекарств Антон, наконец, отключился. Коста продиктовал Наташе свой номер. Переведя озабоченный взгляд на Антона, она нахмурилась и обернулась на лысого. На лице ее появилось выражение, которое бывало у матери Косты, когда отец после заседания ученого совета приходил домой слегка навеселе: укор, не превращавшийся в осуждение.
– Можно вас? – кивнув на дверь, обратился Коста к толстяку.
Не отвечая, тот прекратил расставлять на столе пузырьки с лекарствами и пошел к двери.
В коридоре Коста спросил:
– Вы врач?
– Так точно. Владимир Яковлевич Сперанский. Полковник медицинской службы в отставке.
Коста усмехнулся:
– Интересно, какое звание соответствовало вашему у нацистов?
– Оберст-арцт, полагаю, – невозмутимо ответил доктор.
– Не удивлен, что вам знакома эта терминология.
– Молодой человек, ближе к делу.
Владимир Сперанский смотрел спокойно, понимающе. За это понимание Косте невыносимо хотелось съездить ему по морде с обветренной, дубленой шкурой и голубыми, чуть навыкате, глазами.
– Я хочу сказать, херовый из вас доктор, раз позволили довести человека до нервной горячки!
– Психоза, скорее.
– Что?
– У вашего товарища, похоже, реактивный психоз.
– Спасибо, док!
С легкой издевкой доктор наклонил голову.
– Почему вы не отправили его в больницу?
– Потому что здесь уход за ним будет лучше, чем в любой крымской клинике. Вы видели лекарства и оборудование? Оставшееся привезет Исмаил.
– Откуда?
– Из Севастопольского госпиталя.
– У вас там знакомые?
– Так точно.
«Кроме того, в больнице Зудин может что-нибудь ляпнуть, а тут хоть оборись», – подумал Коста.
– Коста, нам с Наташей можно доверить вашего отважного критика. Наташа – ординатор института Бакулева, будущий кардиолог и уже сейчас очень толковый медик. Это я вам как врач с сорокалетним стажем говорю.
Сперанский улыбнулся. В лучах света, тянущихся от окна в конце коридора, танцевали пылинки.
Коста устало потер лицо.
– Вы – сборище уродов…
Развить мысль он не успел. Снизу донесся голос. Он взвивался, срывался почти в плач, усиливаясь по мере того, как его обладательница поднималась по лестнице. Коста узнал его мгновенно.
– Я не понимаю! Как можно сотворить такое? Человек разве мышь? Даже мышь жестоко пугать удавом! Я видела! В детстве, в зоомагазине. Мышь посадили в клетку на корм удаву. Он спал. А она забилась в угол, смотрела на него и от ужаса родила! Я видела! И вы так же!
В коридор влетела Анна. Короткие, вьющиеся волосы растрепались, глаза сверкали, щеки покраснели.
Доктор выставил вперед ладони в умоляющей-покорном жесте:
– Аня, Аня! Анюта! Он спит, умоляю тебя, не кричи!
Анна развернулась к Косте.
«Какая красивая!» –