хотела бы остановиться где-нибудь в лесу и собраться с духом. Подобрать слова, поправить одежду, просто перевести дыхание. Ведь, как не крути, бросила избушку и кота, из-за своей дурости и страха бросила. Но сапоги не стали с ней церемониться и затормозили почти у самых лап Чудышки. Та даже подскочила от неожиданности, пискнув мелодией из ставень.
Бобрик вдруг налился тяжестью, Алёнка не смогла его удержать и он – сиу! – улетел в траву под ноги избушке. Там торчало что-то пушистое и пепельное.
– Мяв!
– Сью!
Две пары глаз: блестящие хитрые и зеленые вострые встретились. Потом две тушки переплелись в одну многолапую-двуголовую, которая укатилась по траве в лес. Но Алёнка этого уже не видела.
– Чудышко! – едва заставила себя поднять голову и взглянуть на избушку. Щеки пылали от стыда. – Прости меня дурочку, бросила тебя. А куда я без тебя?! Никуда! Ни на что не годна. Ничего не могу. Обычный лось меня так напугал, что пошевелиться не могла…
Избушка окаменела, потом уставилась распахнуиыми ставнями на стену леса. Весьма грозно уставилась. Где этот лось, говорила ее поза, пусть только попробует сунуться. Будет у нас лосятина на ужин.
– Чудышко! – дурацкая улыбка подперла щеки, в груди словно теплое молоко разлили. Так хорошо, когда все ясно без слов. Алёнка вдруг подумала: "После ухода мамы впервые есть, кому за меня заступиться".
– Он уже убег по своим делам, меня не заметил. А я даже схорониться не успела, стояла, как дура, прямо на его пути. Повезло…
Алёнка рассмеялась. Избушка оставила воинственный вид и склонилась над хозяйкой. Теперь она походила на кудахтающую над цыпленком наседку. Ставни и дверь то и дело выдавали ласковые мелодии. Крыльцо тыкалось то в плечо, то в спину девицы, разворачивая ее то так, то этак.
– Чудышко! – Алёнка рассмеялась. В груди было тепло и покойно. – Хватит. Все со мной в порядке. Ты так добра ко мне. Принимаешь меня назад? Ведь я не заслужила такого.
Изба не успокоилась, пока не осмотрела ее со всех сторон. От избытка чувств Алёнка обхватила ее ногу и прижалась со всей силой, какую только могли дать ее руки. Так и стояли. Девица гладила корявую кожу ноги, а изба замерла, страшась прервать ласку.
– Никогда больше тебя не брошу! – сказала Алёнка глухо. Говорить вдруг сделалось трудно, в горле встал ком. Она проглотила его и упрямо выдавила. – Что бы ни случилось, теперь мы всегда будем вместе.
Ставни взвизгнули совсем жалобно, изба выпрямилась и отвернула крыльцо. Лапой быстро коснулась окон, будто слезы смахнула. Или утерла нос.
Алёнка сама уже шмыгала носом.
– Какая же ты… человечная… – прошептала она.
– Она не может не принять тебя назад, – сурово мявкнуло со стороны. К избе и Алёнке тяжело шагал Котофей. Брови нахмурены, усы грозно топорщатся, вот-вот искры полетят. И поступь такая тяжелая, что…
– Ух ты моя радость!
Алёнка рассмеялась и наклонилась к коту. Тот замахал лапами и скакнул в сторону. Вернее попытался, но что-то ему помешало, и он растянулся