этого мне и не хватало! По-моему, здесь уже начинается некоторая путаница… Доминика, я не могу позволить тебе быть моей игрушкой. Это было бы с моей стороны свинством…
– Я недостаточно привлекательна для тебя? – девушка резко отпрянула от него, она чуть не плакала, руки ее предательски дрожали, сжатые в кулаки. – Или тебе не нравиться, как я раздеваюсь?
– О Боже, я обидел тебя… прости, умоляю… прости бездушного невнимательного дурака… Теперь уже заметил… – Эмиль обнял ее, нежно прижимая к себе и очень корректно, без излишней страсти, поцеловал прямо в губы. – Ты очень, очень привлекательная, ты прекрасна, ты самая милая девушка на свете, ты просто богиня… Ты умная, честная, женственная… Но я не могу играть тобой. Это нехорошо, просто не красиво… Это значило бы, что я окончательно потерял совесть… Ты достойна большего, гораздо большего. У тебя появится мужчина, который будет любить только тебя, а я не могу быть даже бледной тенью такого человека. Да, я очень люблю тебя, но люблю как верного друга, как сестру…
– Но я не могу понять твои поступки. Мне кажется, что тебя как будто временами подменяют, и ты вдруг становишься совсем – совсем другим… – Доминика не знала, что ей дальше думать про него, что сейчас сказать ему.
Эмиль как-будто почувствовал, что она на гнетущем перепутье:
– Не надо ничего говорить. Не надо слов. Самое главное – сейчас успокоится. Все со временем разъяснится, и ты поймешь мое поведение. Это просто мои маски, личины, которые я вынужден носить временами для пользы нашего дела. Позволю себе отступить на минуту от прямой темы разговора, но однажды я наткнулся в библиотеке на один старинный раритет. Не уверен, что тебе это название что-нибудь скажет, но там повествовалось о «хиппи». Было такое молодежное движение в двадцатом веке, и судя по всему, оно было довольно вздорное, наивное и праздно-пустое, однако его основная идея была, по-моему, очень благородна и мудра. Выражалась, она всего в одном лозунге: «Занимайтесь любовью, а не войной». Хороший рабочий принцип, как ты думаешь? Вот я и стараюсь ему следовать, но, к сожалению, это порой так же опасно, как и пресловутая война.
Тут он аккуратно отстранился от Доминики и тихо сказал:
– Пора на прием к Герцогине. Ничего не поделаешь, работа.
Он по-отечески нежно вытер слезы на ее щеках и ласково, но настойчиво подтолкнул в сторону каюты:
– Иди. Приведи себя в порядок. Собирайся поскорее. Там, наверное, наши уже ждут.
… Когда Доминика была окончательно готова к балу и вышла из каюты, она обнаружила, что Эмиль по-прежнему стоит в коридоре, да еще и лицо руками закрыл. Он как будто и не собирался никуда ехать.
– Ну а ты что? – Спросила Доминика, и ей стало ужасно неловко от того, что она привела его в это состояние оцепенения. – Почему не собираешься? Ты что, решил вообще никуда не ехать?
– Нет. – Эмиль убрал руки от лица, и Доминика увидела его неожиданно веселую и даже бесшабашную улыбку. – Пора разыграть еще одну партию. Смею заверить,