они пошли.
Цыганка шикнула на ребенка (тот моментально перестал плакать) и протянула руку, указывая грязными пальцами на казавшийся пустынным дом с черными окнами и надписью «Отель», сделанной витиеватыми буквами из допотопного светобегущего шнура.
– Туда пошли, добрая красавица, туда. В потайную дверь, вон в тени которая, под плющом. Ай, красавица, нет предела твоей широте душевной! Спасибо, красавица, спасибо! Чтоб тебе дорога была широкая, чтобы все твои завистники почернели, а враги померли…
Тут цыганка, наконец, оставила рукав Доминики, торопливо пряча деньги куда-то в карман среди складок юбки. Доминика, воспользовавшись этим, перебежала на другую сторону улицы и быстрым шагом пошла к указанному дому.
На каменной, выщербленной от времени стене висела облезлая табличка, гласящая, что вход за углом, но Доминика, замедлив шаг и оглянувшись, прошмыгнула под каскад свисающего со стен цветущего хмеля и плюща, и буквально нащупала в густой тени массивную дверь. Вероятно, это был черный ход. Девушка с усилием открыла одну створку двери и вошла. Было темно, ноги ощутили твердость каменных ступеней. Ей на мгновение стало страшно. Все это странным образом напоминало какие-то совсем старинные детективные романы, которыми она когда-то довольно серьезно увлекалась. Но чувство долга, а скорее всего теперь уже ненасытное любопытство, заставили ее подняться по лестнице и отворить вторую, почти такую же массивную дверь, и тут она оказалась в длинной комнате, отделанной пластиковым мехом и цветными, хорошо подобранными коврами, весь интерьер которой говорил о том, что она попала в холл одного из номеров гостиницы. Дверь в следующую комнату была чуть приоткрыта, и Доминика услышала приглушенные голоса и смех. Один голос – женский, был ей незнаком, другой – мужской, она бы узнала, пожалуй, из тысячи голосов. Это был без всякого сомнения голос капитана Алекси.
Доминика осторожно заглянула в щель и обомлела. В комнате, на красивом мягком диване сидел Эмиль. Перед ним на маленьком столике стояли два хрустальных бокала на тонких ножках, серебряное ведерко со льдом и пузатой зеленой бутылкой, перевязанной лентами. В подсвечниках горели ароматические свечи и до одури сладкий возбуждающий запах струйками просачивался в прихожую. По визору транслировались весьма неприличные сценки под чувственную музыку. Тут появилось и второе лицо этого действа: занавес импровизированной сцены открылся, и стройная женщина в кружевном нижнем белье, туфлях на острых высоких каблуках и в шляпке с черной, почти непрозрачной вуалью сделала красивый оборот, держась за блестящий пилон и изгибаясь ловко и эротично. Вот она подняла вуаль и сбросила шляпку. Роскошные платинового оттенка кудри рассыпались по ее плечам. Сильно накрашенные глаза были полуприкрыты в вожделении, алые, почти светящиеся губы звали и хотели мужчину. И этим мужчиной был Эмиль. Он встал, небрежно скинул китель и, как бы подыгрывая партнерше, начал медленно снимать тонкую белую сорочку. При этом его лицо, отражающееся в зеркале, было таким же сладострастным. Наконец