ткнул пальцем в шахматную доску.
– Коробка с пчёлами и липовым цветом.
– Коробка? – царь так усмехнулся кривя рот, что у меня пробежали по телу мурашки. – С чёрными и белыми клетками? Где взял?
Он так вскрикнул, обращаясь ко мне, что я подпрыгнул на месте. И высоко, надо сказать, подпрыгнул.
– Ох, государь, спужал, – сказал я, закатив глаза. – Сам сделал, да не доделал. Счёты это будут.
– Какие-такие «счёты»? – спросил Иван Васильевич.
Он стоял, сурово сведя брови к самой переносице.
– Вот сюда вставлю спицы и надену на них бусины. Туда-сюда перекладывай и считай. Проволоку у кузнеца возьму, бусины выточу и… И всё. Не успел сегодня.
Царь взял коробку, покрутил, понюхал.
– Точно – свежесделанная. Морилкой и деревом пахнет. А клетки зачем белые и тёмные?
– Так красивее. Другого рисунка не придумал.
– Сам делал?
– С плотником. Я бусины точил на станке. Не доделал.
– На точильном станке, значит, можешь работать?
Царь вопросительно посмотрел на Головина. Тот развел руками и пожал плечами. Дескать, ведать не ведаю, откуда, что берётся у этого отрока. Я мысленно усмехнулся, думая, как бы не переборщить с умничанием. А то отправят ещё на исповедоведь со всеми вытекающими из неё последствиями.
– Сегодня научился. Плотник показал. Наука не мудрёная. Дави себе педаль, да точи резцом деталь.
Царь снова посмотрел на Головина.
– Плотник у меня – знатный рукодельник. Такие сундуки ладит, залюбуешься. Бражничает мал-мала, но не запойный.
– Понятно. Молодец, – похвалил он меня. – А про шахматы что-нибудь слышал?
Я отрицательно покрутил головой. Да так сильно покрутил, что у меня выперся вперёд пузырь рубахи с мешочком шашек, которые предательски зашуршали.
– Что это у тебя там? – подозрительно спросил Иван Васильевич, – ткнув меня в живот.
– Гороховая каша, небось…
– Я тебе дам, «гороховая каша». Шуршит у тебя там что?
Он приблизился и потрогал образовавшееся на рубахе «пузо».
– Достань-ка.
Я вздохнул и, снова начиная дрожать коленками, вытащил мешочек с шашками.
– Это недоделанные бусины, что на станке не доделал.
– Дай сюда!
Царь развязал верёвочку и вытащил двумя пальцами из мешочка деревянный кругляш величиной с ноготь большого пальца руки взрослого человека.
– О! Глянь-ка, Михал Петрович! Знаешь, что это?
– Как не знать, великий государь, – сказал и вздохнул Головин. – Даже слово выговорить боязно.
– А ты не боись, тут ушей нет.
– Боюсь, государь.
– Ну, так я скажу. Это «шашка». А какое у нас наказание играющим в шашки?
– Так, это… На кол садют.
– Так я не играл! – возопил я, дрожа всем телом и обливаясь потом.
– Ты их сам сделал, а это ещё и худшее.
– Я не знал! простите меня, великий государь.
Я упал на колени, как подрубленный и больно, кстати, ударился. Ударился и заплакал. Слёзы брызнули такие крупные, что моментально