Бернгарда как принципиального противника науки. Его негативные суждения о философских спекуляциях встречаются в основном в полемических сочинениях или в проповедях, которые он читал своим собратьям-монахам; они проистекают из его ревности к чистоте церковной доктрины и энтузиазма по отношению к добродетелям монашеской жизни.247
Есть также отрывки, в которых Бернгард восхваляет изучение наук. «Я не говорю, – заметил он однажды, – что научные знания следует презирать или пренебрегать ими; они украшают и наставляют душу и позволяют учить других».248
В других местах он отвергает впечатление, что хотел принизить ученость и помешать исследованиям, подчеркивая, что хорошо знал, каким богатым благословением были и остаются ученые для Церкви.249 Характерно замечание нашего святого о различных мотивах стремления к знаниям: «Sunt namque, qui scire volunt eo fine tantum, ut sciant; et turpis curiositas est. Et sunt, qui scire volunt, ut sciantur ipsi, et turpis vanitas est…… Et sunt item, qui scire volunt, ut scientiam suam vendant verbi causa pro pecunia, pro honoribus, et turpis quaestus est. Sed sunt quoque, qui scire volunt, ut aedificent, et Caritas est. Et item, qui scire volunt, ut aedificentur, quod prudentia est. 250Эти мысли о мотивах обучения произвели впечатление как на современников, так и на потомков. Их эхо неоднократно можно услышать в схоластической литературе251. Автор «Сентенций божественных», принадлежавший к школе Жильбера де ла Порри, включил эту цитату из Бернарда почти дословно в «Пролог.252
Ценностные суждения Бернарда о научной деятельности и жизни этически и мистически ориентированы. Идеал науки представляется ему в «scientia sanctorum», в науке, которая освящает, в сверхъестественной мудрости, которая проистекает из знания Бога и себя и мощно воспламеняет любовь к Богу253. Эта практико-мистическая оценка знания внутренне связана с определенно традиционным направлением в богословии Бернхарда. Погружение в Священное Писание, с которым он был чрезвычайно хорошо знаком и которое толковал в аллегорико-мистическом ключе по примеру Григория Великого, и его восторженная преданность миру мысли Отцов, особенно Августина, являются основой его размышлений о доктрине откровения254.
О том, что Бернар Клервоский не был принципиальным презрителем и противником науки и богословских спекуляций, говорит и тот факт, что он сам оставил нам удивительные образцы глубокой богословской мысли.
Пятая книга его трактата «De eonsideratione 255с ее точной формулировкой различия между fides, intellectus и opinio и, прежде всего, с ее остроумным и содержательным синтезом спекулятивной доктрины Бога и Троицы256 показывает нам мистика из Клерво как проницательного теолога, который уверенной рукой набрасывает резко очерченную, красочную картину христианских тайн.
Святой Бернар также повлиял на развитие схоластики с точки зрения содержания и метода благодаря своему влиянию на ученых современников и потомков. На него рано стали ссылаться как на авторитет в печатных и непечатных схоластических трудах. Так, Гуго Сен-Викторский