добежали до только что догоревших останков своей избы. Случайно наткнувшись на еще довольно горячую, почти раскаленную чугунную плиту от печи, они поставили на нее обутые в валенки ноги, стараясь высушить их. От уже обледеневшей обуви потекли ручейки воды и поднялся горячий пар. Оля подняла заплаканные глаза, чтобы посмотреть на мать, но не увидела ее и в крайнем испуге стала судорожно вертеть головой, то и дело повторяя самой себе:
– Мама, мама!
Не видя матери, она резко встала на ноги и уже почти горестно выкрикнула спасительное для ребенка «мама», как Александра Ильинична появилась из-за дыма, ведя под руки свою рыдающую старушку-мать, которая уже начинала терять силы от пережитого. Увидев внуков и младшую дочь, она взяла себя в руки и направилась к ним, меняясь в лице, чтобы своим видом не нагонять на детишек и без того накопившиеся страдания. Все оставшиеся члены семьи собрались вместе возле остова печи их бывшего дома, пытаясь согреться и осмотреться по сторонам, чтобы понять и осмыслить происходящее и решить, что им делать дальше. Чуть успокоившись, женщины начали отогревать намокшие в талой от огня воде узлы со спасенными вещами, размещая их на еще теплой кладке печи. То и дело кто-нибудь из них произносил вслух, вытирая неудержимо текущие по лицу слезы:
– Куда же мы теперь?
А от останков соседнего дома слышался стон рыдающей соседки:
– Что теперь с нами будет?! С нашими детками?!
Хозяйки оглядывались, все еще не веря в происходящее, продолжая беспомощно рыдать и трясущимися руками перебирать то, что осталось из вещей. Громко плакали дети, не сводя взгляда от своих матерей, усугубляя, тем самым, их и без того нервное состояние.
Когда солнце, едва различимое через завесу облаков, начало клониться к закату, гитлеровцы снова вошли в деревню, но только с одной стороны. Увидев их, женщины взвыли, словно вслед за уже невероятно как пережитым адом, они начинали встречать нечто белее ужасающее. Не выдержав нервного напряжения, некоторые стали кидаться с кулаками на солдат, но тут же падали, сраженные либо винтовочной пулей, либо штыком. Остальные, в поисках спасения, в ужасе бросились прочь, в ту сторону, что казалась свободной. Однако там уже встречал их коридор из выстроившихся вдоль дороги немцев, которые начали сгонять бегущих в ужасе людей в одну колонну. Одни стали направлять образующийся поток жителей сожженной деревни, выстраивая их и торопя ударами прикладов. Другие стояли оцеплением вдоль дороги и следили за направлением движения, не давая никому броситься в сторону, в сугроб, в лес. Отстающих, больных, раненых и просто начинавших терять от пережитого рассудок, добивали штыками, то ли демонстративно экономя патроны, то ли упражняясь в убийстве холодным оружием.
Чуть дальше, где начинали пересекаться сельские дороги, сливались воедино потоки людей со всей округи, где уже не оставалось ни одной целой деревни,