тепла. Однако солдаты ее не слушали, а чтобы застигнутая ими женщина не смогла ретироваться, они блокировали ее, преградив все возможные пути отступления или бегства. Александра Ильинична не сдавалась и уже начала призывать задержавших ее бойцов проследовать с ней к ее временному убежищу, чтобы продемонстрировать своих детей в качестве подтверждения своего положения и честности. Но те были непреклонны, и начинавшая накаляться ситуация была полностью взята ими под контроль, когда старший патруля показал солдатам некий незаметный посторонним знак жестом, давший понять им о начале очередного действия, в результате чего один из патрульных вскинул винтовку, направив ее в сторону Александры Ильиничны. А их командир положил руку на кобуру так, чтобы она это непременно заметила и соответственно подчинилась указанию следовать к зданию местной комендатуры.
Обливаясь слезами, тихо причитая и ругая себя за поход в лес, за медлительность в общении с торговцем, когда надо было быстрее сдать ему вещи, получив взамен продукты питания, она шла между солдатами, покорно подчиняясь судьбе, посылающей ей очередное и довольно тяжелое испытание. Зная о суровости законов военного времени, Александра Ильинична ждала едва ли не самого плохого исхода для себя, думая, прежде всего о детях, заботу о который ей не кому было передать, а потому она мысленно обрекала их на еще более тяжелое существование.
– За что? Я ничего плохого не сделала! У меня дети дома с голоду пухнут! Мать старая! А вы меня куда-то ведете, – лепетала она, закрывая руками лицо, чтобы спрятать слезы и как бы скрыть себя в столь стыдливом, по деревенским понятиям, положении, когда простые прохожие видели всю процессию, обращали внимание и оглядывались, продолжая пристально смотреть на задержанную женщину и, обсуждать и хвалить действие армейского патруля.
У входа в военную комендатуру их встретил часовой. Потом ее повели по мрачным коридорам некогда какого-то административного здания и завели в подвал, где заперли в холодном и плохо освещенном помещении с низким потолком, завершало который маленькое грязное оконце, указывающее на полуподвальное нахождение данной комнаты.
Александра Ильинична замерла на месте, едва ее оставили и заперли за ней на засов дверь. Она стояла, опустив голову и прижав к груди руки. И лишь когда глаза немного привыкли к полумраку, она заметила, что вовсе не одна находится там. На стоящих вдоль стен хлипких, а потому скрипящих от старости лавчонках, сидели, сжавшись в комки, не то от холода, не то переживаний, несколько женщин. Из них лишь одна подняла голову, чтобы посмотреть на Александру Ильиничну, продолжавшую неподвижно стоять возле входа, боясь пройти дальше от того, что впервые в жизни она оказалась в столь незавидном для себя положении.
– Тут садись, – тихо сказала ей та самая узница помещения, указав на единственное свободное место возле себя.
Чтобы