в состояние, близкое к полному отчаянию. До сего момента она всегда оставалась собранной и решительной, быстро брала себя в руки, контролировала ситуацию и возглавляла тех, кто был рядом с ней и был слабее духом. Но именно сейчас, устав от постоянных переживаний за родных, от рысканий в поисках пропитания и попрошайничества, она как будто начала сдаваться перед злой судьбой, никак не избавлявшей ее от испытаний и страданий.
Еле переставляя уставшие ноги по заснеженной дороге, она шла назад, плача в край платка и не зная, где и как ей сегодня предстоит найти еду для голодных сына и дочери. Она думала о том, как будет смотреть в глаза своим детям, как будет опять до самой ночи, в полной темноте наполовину холодной халупы слушать звенящий в ушах голос маленького Толика, как заклинание произносящий: «Мама, есть хочу». А рядом, изводясь от слов брата, будет всхлипывать Оля, прижимаясь в попытке согреться к матери.
Александра Ильинична остановилась прямо в поле, где шла сейчас. Она вытерла слезы, что уже успели замерзнуть на веках и ресницах, обвела взглядом окрестности, наполненные лишь почти безжизненным пейзажем, состоящим из заснеженного пространства, повсюду обрывавшегося небольшими лесками. Успокоившись и, наконец, поняв, где она находится, женщина вспомнила, что данное место еще до войны засевалось картофелем и ей самой не раз приходилось, следуя через него, частенько поднимать с поля оставшиеся после уборки клубни, как будто специально забываемые колхозниками для этого. В отчаянии она бросилась на снег и стала ковырять его, пытаясь добраться до земли и найти там что-нибудь. Но плотно слежавшийся и никак не поддававшийся ей снежный настил, позволял войти в себя лишь наполовину, не давая проникнуть глубже. Вся толща его сопротивлялась, вынуждая страдающую мать биться за жизнь голодных детей. Наконец, когда пальцы на руках перестали ее слушаться от холода, она оставила свое занятие и, прижав заледеневшие руки к лицу, снова заплакала, трясясь в отчаянии всем телом и подвывая себе под нос. Она стояла на коленях возле утоптанной армейскими санями дороге и вздымала руки к небу, прося пощады и помощи. Громко плакала и, уронив голову на грудь, медленно опускала тело все ниже и ниже. И как будто поток холодного ветра заставил ее приподняться и посмотреть вперед. Взгляд ее, полный слез, уперся в полоску леса, простилавшуюся в паре сотен метров от нее. Она встала, и будто руководствуясь чувствами и слушая внутренний голос, пошла вперед, утопая в снегу, но все равно, переставляя ноги, равнодушно к себе следуя в направлении собственного взгляда.
– Будь, что будет, – не то тихо, не то про себя произнесла Александра Ильинична и как в сказке вышла на утоптанную и слегка присыпанную снегом тропу, уходящую в лес.
Она зашагала по ней, безропотно подчиняясь судьбе и тому пути, что открывался перед ней. Находясь уже среди деревьев, она пришла в себя как после короткого сна или забытья,