ловя на себе хмурый взгляд собеседницы, продолжавшей отчаянно вникать в суть и причину задаваемого ей вопроса, начиная немного отстраняться от встреченной назойливости.
– Как это – дезертировала? – наконец выдавила из себя Александра Ильинична, прекрасно понимая, что значит это слово, но продолжая не примерять его к себе.
– Понятно! – выдохнула узница темного помещения. – Значит – мародерство!
– Какое «мародерство»? – послышалось в ответ от Шукаловой, едва не вскочившей на ноги со скамейки, инстинктивно защищаясь не то от навязываемой клеветы в свой адрес, не то просто от непривычного способа общения.
– Какое? Обыкновенное! – спокойно ответила ей женщина, слегка улыбнувшись от встреченного в лице Александры Ильиничны непонимания столь простого по сути вопроса.
Предельно сосредоточившись и внутренне мобилизовавшись от ожидаемого в непривычной обстановке давления, та насторожилась, внимательно разглядывая в полумраке свою собеседницу. В тоже время в помещении стала ощущаться острая тишина, выдававшая обостренному слуху любой звук, даже самый слабый. Стало слышно хриплое дыхание простуженных легких одной из узниц, заглатывание слюны у другой, фырканье носом у третей и скрип кожаных подошв у четвертой. Комната наполнилась звуками так, как будто они не просто доносились до барабанных перепонок, но еще и ощущались поверхностью всего тела Александры Ильиничны.
Собеседница, сообразив, что та действительно не понимает сути вопроса, наконец повернулась к ней и не поднимая глаза, стала не спеша объяснять:
– Одежонка на тебе красноармейская откуда?
– В лесу нашла, – прозвучал тихий ответ.
– Это еще доказать придется, – продолжала, не меняя тембра, говорить сидевшая рядом женщина. – Для комендатуры ты ее с убитого солдата сняла.
Александра Ильинична открыла от удивления рот, еще немного отстранившись от соседки, наводившей на нее страх и ужас чего-то непонятного.
Та заметила это краем глаза и продолжила свое изложение, отметив что-то новое в облике ошарашенного новичка положения:
– На тебе все не ношенное. Значит, ты это не с убитого сняла, а выменяла на самогон у вороватого тыловика из какой-нибудь части.
– Да, правда! Я это в лесу нашла, когда в свою деревню ходила, а меня туда не пустили, – словно слушая готовый приговор, почти закричала в ответ перепуганная Александра Ильинична.
Едва она это вымолвила, как за входной дверью послышался скрежет засова, затем скрип ржавых петель. В полумраке открывшегося прохода появился красноармеец в ватнике, сразу же сделавший шаг в сторону, чтобы освободить место для старшего по званию, который, стоя в проходе, коротко произнес фразу, адресованную одной из узниц:
– Цыганка.
Спустя секунду после этого со скрипучей скамьи молча встала мрачного вида женщина, одетая,