а не атаман? Не по-казацки как-то.
– Это у белых атаман, – строго ответил Колька.
Срубленная из неошкуренных бревен кузница приютилась поодаль от табора в ельнике, около самого ключа. Вода в ключе не замерзала и в самые клящие морозы. Рядом с почерневшим срубом кузницы – станок для ковки лошадей.
Северька осмотрел станок придирчиво.
– Плохой. Да, видно, им и не пользуются.
– А коней на собственном колене подковывают, – поддержал Лучка.
Из дверей кузницы выглянул сухолицый человек. На лице топорщились темные усы.
– Это что за проверяющие? Или новый наряд?
– Так точно. Прибыли в твое распоряжение, – Федька хотел лихо щелкнуть каблуками, но мягкие унты только тихо шикнули. – Ладно, – махнул Федька рукой, – вот как-нибудь сниму с беляка хромовые сапоги, тогда и доложу по полной форме.
– Смотри не забудь. Знакомиться будем?
– Надо бы.
Кузнец назвался Тимофеем, читинским рабочим. Парням он пришелся по нраву: веселый, разговорчивый.
– Вот ты, – ткнул он пальцем Северьку в грудь, – будешь молотобойцем. Только предупреждаю: не стукни меня молотом по голове. И по рукам тоже. А теперь без шуток: сумеешь?
Северька повел плечами. Махать кувалдой – дело нехитрое. Где сильнее ударить, а где чуть-чуть.
– Ты у меха стоять будешь.
Федька согласно кивнул головой.
– А Луке – я правильно запомнил твое имя? – следить, чтоб была вода, уголь.
Хоть никогда раньше не приходилось Северьке работать молотобойцем, эту науку он освоил удивительно быстро.
– У тебя отец не из рабочих? – спросил Тимофей своего помощника, когда все сгрудились около открытых дверей покурить.
– Нет, из казаков. А чо?
– Соображаешь ты быстро.
– А казаки хуже рабочих соображают? – прищурился Федька.
– Да ты не лезь в бутылку, – примирительно сказал Тимофей. – Это я к тому, что рабочим с металлом много приходится иметь дело. Догадываешься?
После перекура Федька решительно взялся за молот.
– Теперь я.
Но Тимофей остановил парня.
– Не будем Бога гневить: у нас с Северьяном неплохо получается. Потом – работа срочная. Кончим эту работу – всем дам молотом поиграть. Сделаю из вас добрых молотобойцев. А сейчас – не ко времени.
Работа шла споро. Звонко и дробно выстукивал маленький молоток в руке сухолицего Тимофея, басисто ухала и соглашалась кувалда. Так. Так. Так! Рвались из-под молота искры. Скрипел, вздыхал мех. Огонь торопливо кидался на черные угли, высвечивал потные лица, дальние углы кузницы, захлебываясь воздухом, надсадно вздыхал: у-ух! Шипела белым паром в корыте с водой каленая подкова.
После обеда, когда кузнецы дремотно и сладко отдыхали на коротких чурбаках, в кузню вошел Иван Лапин.
– Люблю кузнецов. Я раньше хотел зайти, но у вас тут такой звон стоял, что побоялся: не нарочно зашибете.
Кузнец вскочил, показал на сосновый чурбак.
– Садись, Иван Алексеевич.
Тяжело