Ма. Просто я не знаю, как долго смогу здесь пробыть.
Итянь подошел к матери, которая мыла в раковине чашки, и собрался взять ее ладонь. Так он обычно успокаивал Мали. Однако его тело тут же налилось тяжестью, пропиталось волнением – он вспомнил про местные традиции, ведь согласно им следует держаться на расстоянии от других людей. Никаких прикосновений тут не практикуют.
– Не знаешь, надолго ли приехал? Это почему?
– Я говорил с деканом факультета… – Итянь умолк.
Она все равно не поймет, если он пустится растолковывать, почему ему надо вернуться на работу и что такое ограниченный отпуск. Декану он солгал, сказав, что его отец серьезно заболел. На это декан, пожилой уже человек, за много лет не написавший ни единой стоящей научной работы, заверил его, что возвратиться он может, когда сам посчитает нужным.
Мать закрутила кран и спросила:
– Мали как, здорова?
Ма старалась говорить непринужденно, но Итянь чувствовал, что все это время ей не терпелось задать этот вопрос. Каждый раз, когда он звонил ей, она повторяла одно и то же. Он знал, о чем она спросила бы, будь у них более доверительные отношения. Почему Мали до сих пор не подарила ей внуков? Иногда он слышал, как американцы, его ровесники, шутят – мол, их родители ждут не дождутся внуков. Он сочувствовал им, хотя, судя по рассказам, этим родителям далеко до его матери, для нее это желание было по-настоящему глубоким, самым главным в жизни. Когда его родители прожили в браке столько лет, сколько сейчас – они с Мали, и сам Итянь, и его брат уже готовились в школу пойти. В те времена деторождение представляло загадочную, но естественную часть жизни, а не тот непонятный и сложный процесс, каким оно кажется сейчас.
– Мы подождем, пока толком не обоснуемся тут, – отвечал он матери, когда они с Мали только переехали.
Подсчитывая, сколько денег у них оставалось после расходов на квартиру, еду и аренду машины, он не представлял, как втиснуть в бюджет еще какие-то траты.
– Скоро займемся, – отвечал он матери потом, словно ребенок, отчитывающийся о домашнем задании.
Первые неудачи он списывал на невезение, но сейчас, спустя еще два года, их с Мали сомнения пустили глубокие корни. Очередное медицинское направление в клинику планирования семьи висело на холодильнике больше месяца, но они им так и не воспользовались.
Итянь делал вид, будто не замечает материнских намеков. Он знал, что пока он сам на откровенность не идет, мать ни за что не скажет, что ей хочется внуков. Он отвечал лишь, что у Мали все хорошо. Эта привычка уклоняться, имевшаяся у каждого из них, укоренилась так прочно, что едва ли не превратилась в инстинкт: все старались не говорить о темах неприятных и тревожных. Даже с Мали они избегали обсуждать визиты к врачу. В последний раз, когда у них почти затеплилась надежда, – это было больше года назад – Итянь вернулся однажды вечером домой и обнаружил Мали в ванной, она сидела на опущенной крышке унитаза и плакала, потому что у нее начались месячные. Он и не помнил, чтобы прежде она плакала. Выглядела