нервно спросил я.
– Брось.
– Нет же! Сколько? – настоял я.
– Сто стакан.
Я выложил ему сотню кредитов, как кусок от сердца отрезал – подумал я. За хорошее пойло – не жалко!
– Ни разу не видел тебя в живую без бороды.
– Настолько плохо? – спросил я.
– Нет, нет! – отмахнулся он, наклонившись ко мне. – Даже очень, стал выглядеть моложе… И суровей.
– Хах! Суровей? – подивился я и следом начал опустошать стакан.
– Да. Где ты пропадал два года?
– Два!? Да ты чего, я-ж с пол года назад у тебя был, ну может восемь месяцев – край девять! – я взволновался не на шутку, с трудом держась на стуле.
– Алан, какой сейчас день и год? – подняв спину спросил Даррен.
– День не знаю. Часы не показывают, но год-то две тысячи сто тридцать первый и дураку понятно! – я воспринял вопрос как дурную шутку.
Даррен схватил за рукав официантку, забиравшую поднос с выпивкой.
– Какой сейчас год, Маришка? – покраснев, спросил он.
– Две тысячи сто тридцать третий. – ответила девушка, пытаясь выпутаться из его жирных объятий.
Дальше, дальше как в тумане.
– Мне… Мне… Позвонить! – вскочил я. —У гостиницы тот же номер, да? Да!? Ага, ага… Нет! Просто… Нормально у меня всё!
На меня словно ведро холодной воды вылили. Всё вокруг – не соображаю ничего. Какой две тысячи сто тридцать третий?! Как!? Я же… Чёрт… Я чуть не сорвал полку с лежащим на ней телефоном, взявшись за неё бешеной хваткой. Пальцы сами набирали номер.
– Ало! Кто!? Я, чёрт возьми! Кто ещё позвонит в это богом забытое место!? Норрингтона! Норрингтона! Живей! Да-да, Эмми! Прошу! – я переступал с ноги на ногу, дёргаясь и отмахиваясь от наседавшего Даррена. – Всё хорошо! Не лезь! Не твоё дело!
– Алан? – прозвучал обеспокоенный голос Норрингтона.
– Ричард! Две тысячи сто тридцать третий! Две тысячи сто тридцать третий! Я брежу или всё это сон! Нет-нет! Я точно свихнулся… – я сжимал кулак и трубку.
– Не свихнулся, Алан. Я не хотел говорить тебе сразу, наверное, нужно было, но я посчитал… – голос обломался.
– Что посчитал!? Ну! Не молчи! Я прошу!
– На фоне твоих постоянных нервных срывов, старых боевых ран, пыток, баталий с выпивкой и кошмарами по ночам, неадекватного поведения со всеми, кто тебя окружал, панических атак – твой мозг начал умирать. Ты начал забывать прошлое, всё в тебе перемешалось. Рассудок помутился. Ни один из приглашённых мной врачей не смог определить твой диагноз. Первый говорил об амнезии, второй о болезни Альцгеймера, третий и вовсе заливал о дисторсии времени.
– То есть, я стану дееспособным слюнтяем или забуду всё? – произносил я колеблясь.
– Однозначного ответа нет.
Я положил трубку.
– Даррен. Есть какая-нибудь работёнка? – вернулся я на своё место.
– Есть