нечленораздельный скрежет и хрип.
До меня не сразу дошло, что этот звук издаю я сам.
Я не понимал, что происходит, где я, как остановить боль, кто и за что делает это со мной. Я не мог дышать, не мог думать, не мог вообще ничего, и для меня не существовало ничего, кроме накатившего страха и терзающей меня боли. Я не владел своим телом. У меня было тело, но оно не подчинялось мне, оно корчилось само по себе, без ощущения верха или низа, словно насекомое, насаженное на булавку. Я попытался позвать на помощь, но вместо слов издал пронзительный дребезжащий звук, эхом отразившийся от окружающих меня стен, и тогда пришло ощущение пространства.
Боль разом утихла.
Я лежал на чём-то твёрдом. Мне не было холодно или тепло, я не чувствовал никаких запахов и не различал цветов. Я лежал где-то, поглощённый страхом от непонимания происходящего, и смутно начинал осознавать, что со мной что-то сильно не так. Я всё ещё толком ничего не видел, вокруг колебались неясные тени и световые узоры, но каким-то образом я знал, что нахожусь в кубическом помещении четыре на четыре метра, что за ближайшей ко мне стеной кто-то есть, кто-то живой (люди, я знал, что это были именно люди), их присутствие угадывалось ощущением, похожим на гудение электричества в старой проводке. Я неосознанно потянулся в их сторону, и тонкое острие, похожее на осколок непрозрачного стекла, вытянулось передо мной. Из меня. Прямо из свернувшейся в клубок массы острых граней, гибких волокон и вязкой субстанции, маслянисто струящейся по едва угадывающемуся под всей этой копошащейся беспорядочно грудой то ли мяса, то ли обломков, остову. Я снова попробовал пошевелиться, и клубок развернулся в скрежещущее, смутно антропоморфное существо, силящееся подняться с пола. Внезапно я увидел себя под невозможными углами, словно у меня были глаза по всей площади этого жуткого нечеловеческого тела (и вне этого тела – тоже), сотканного из постоянно смешивающихся и перетекающих одна в другую частей.
Думаю, я запаниковал.
То есть, по-настоящему запаниковал и даже смог подняться и, не знаю, попытался напасть? Это было такой естественной реакцией – напасть на источник угрозы.
Закончилось это, конечно же, плохо.
Когда я снова очнулся, то первым делом свернулся обратно в клубок. Сверху гудели панели освещения и странным образом их монотонный гул меня успокаивал. Я не столько видел, сколько осязал, что находится вокруг, и это было настолько странным и завораживающим способом восприятия, что я даже смог немного отвлечься от давящего чувства страха, вернувшегося вместе с сознанием. Из центра моей массы тянулись бесплотные нити и скопления светящегося тумана, и там, где они соприкасались хоть с чем-то, возникало ощущение структуры и формы. Теперь я чувствовал своё тело, понимал, что оно моё, как будто таким оно и должно быть. Оно обладало какими-то своими стремлениями и инстинктами, оно страдало, оторванное от чего-то большего, частью чего было раньше, и я прекрасно понимал это утробное желание обрести целостность, потому что я был таким же, разбитым на осколки и потерянным.
Что за дичь, подумал я тогда, это тело не может быть моим,