своим «как раньше», но, правда, на современный лад.
Нас разместили по двое, мой случайный сосед представился мне, назвал свою должность, зачем-то воинское звание и ушёл искать бар.
А потом понеслось!
Нас возили по музеям и достопримечательностям, мы сидели в избах из прошлых столетий с прялками, ездили на броне танка и палили холостыми из автоматов по ряженым немцам, гуляли по набережной в сторону заката, смотрели стриптиз и наслаждались национальной кухней, одним словом, деловые отношения связывали всё крепче! )
О работе редко кто вспоминал, но её упоминали во время тостов за столом, случалось, что частили. )
Уже в середине первого вечера стёрлись границы чужих и своих.
Я чувствовал себя среди равных! )
А я, как со мной это часто бывает, в тот период своей жизни воздерживался от принятия многих вещей: алкоголя, мяса, хлеба и всего такого.
В первый же день и сразу я рассказал о своих странностях своему соседу по номеру, ну так, чтоб сразу пресечь.
За столами (он был не один!) мы с ним обычно по-соседски садились рядом, когда я выходил покурить, военный шутил. Успевал заказать мне что-нибудь мясное, что-то ещё шкворчащее под стопочку с румяным хлебцем.
– Беликов, всё, как ты любишь! – добродушно улыбался он каждый раз, разыгрывая меня за столом.
Я его полюбил.
А ещё больше я полюбил Минск, я никогда не видел города более чистого и ухоженного, ни здесь (прости ты нас, мой Петербург), ни тем более в Европах, где мы для сравнения жили.
Чисто везде настолько, что, если я курил на улице, сигарету тушил в карман, бросить некуда, окурков нигде нет.
Как сказал наш гид, белорус, когда мы в ожидании вечернего застолья в ресторане скромно сидели в баре на набережной, сказал немного с грустью в ответ на мои восторги по поводу чистоты его города:
– Это единственное, что у нас осталось из собственного достоинства.
Мне импонировала его грусть, я трезво смотрел вокруг и видел другую жизнь, непохожую на нашу, она была полна добродушности с оттенком какой-то обречённости что ли.
И ещё удивляла излишняя честность, сдачу почему-то везде давали до копейки, а эти копейки были ничем, какой-то частью от наших. У нас их тогда просто выбрасывали, если попадались, чтоб карман не тянули.
Раз на прогулке я купил себе в центральном универмаге вышитую рубашку с красным поясом и, пока замешкался со своими свёртками в дверях, услышал: «Сделал дневную выручку». Да-да, днём тоже изредка давалось личное время, вечером никогда, вечера мы проводили по работе! )))
Во время застолий (в немноголюдных дорогих ресторанах) разность напитков в наших с коллегами бокалах никого не смущала, я пьянел ровно до выхода из заведения, иногда уходил пораньше, тем более, если начинал ловить завистливые девичьи взгляды на своём обручальном кольце.
В один из вечеров я решил уклониться также и от танцев на крышах припаркованных у клуба машин, да-да, и вовремя покинул