Астраханкин укоризненно, – Рита, и вы еще спрашиваете…
Рита засмеялась негромко и мягко, но сквозь эту мягкость чуть-чуть проглядывали нотки хорошо скрытой, крепко-крепко спрятанной грусти. Но Астраханкин не уловил их. У него была слишком казачья натура, он умел хорошо джигитовать, замечательно танцевать кавказского «шамиля» и с одного маха рубить на скаку связанные фашинами ивовые прутья. И где ему было разбираться в оттенках?
Он обрадовался, потому что не видел давно Риту такой приветливой, подвинулся к ней ближе и, не выпуская ее руки, заглянул в лицо.
– А вас не убьют? – участливо спросила она.
– Не должны бы, а впрочем, кто от этого застрахован. Сегодня Лбова наверняка возьмут. Только вряд ли живым удастся.
– Как, кто возьмет? – крикнула Рита, но тотчас же замолчала и потом спросила, лениво. – Где?
– В Мотовилихе. У него там сегодня какое-то совещание, нам донесли об этом из его же шайки.
Рита насторожилась, сердце у ней забилось быстро-быстро… еще чуть-чуть… еще немного, и она узнает все. Она сама подвинулась к Астраханкину совсем вплотную и положила ему другую руку на колени.
– А может быть, это неправда… Кто вам сказал про это?
– Тут… – Астраханкин замялся.
А Рита поглядела на него, крепко опутывая его взглядом хороших, ласковых глаз.
– Это… это секрет большой, Рита, и я, конечно, не вправе… но я надеюсь на вас. Видите ли, у него в отряде есть одна женщина.
– Женщина? – удивленно переспросила Рита, и ей вдруг вспомнилась лунная поляна в лесу и закутанная в платок тень, пробегающая, осторожно озираясь, мимо деревьев.
– Да, представьте себе, женщина… еврейка. Это очень интересная история: ее муж революционер, его ждет приговор к смертной казни, и ей было обещано, что если она сумеет выдать Лбова, то мужа ее помилуют. Она, знаете, любовницей сейчас у Лбова, и вот сегодня один человек принес от нее записку, где она указывает прямо. Теперь это дело верное.
Рита отодвинулась от Астраханкина, сняла руку с колена, потом (как бы поправить прическу) высвободила другую – она знала все, что ей было нужно, и теперь это было не к чему.
Астраханкин торопился, ему надо было сделать кое-какие приготовления.
Едва он ушел, Рита забежала к себе в комнату, сунула в карман маленький браунинг, вышла на двор, оседлавши лошадь, вскочила в седло и умчалась куда-то, по обыкновению, ничего не сказав дома. Надо было предупредить, во что бы то ни стало предупредить Лбова, если еще не поздно…
Около Мотовилихи она остановилась и сообразила, что она ведь ни с кем не условливалась, не уговаривалась, где может разыскать Лбова и как передать ему. И Рите стало холодно при мысли о том, что она, по-видимому, ничего не сможет сделать. Вдруг счастливая мысль осенила ее голову, она вспомнила, как Астраханкин говорил ей, между прочим, что Соликамский тракт стал за последнее время самым опасным местом, и лбовцы то и дело шныряют там и перестреливаются с разъездами жандармов. Рита жиганула нагайкой лошадь и понеслась туда.
Но было пусто