и поманил рукой слушателей.
– У твари три ряда зубов, – загробным голосом сообщил он, когда Антон с матерью придвинулись ближе, – и каждый зуб размером с нож мясника. Когда челюсти сомкнулись, голова профессора оторвалась от позвоночника и его настигла мгновенная смерть!
Соло деловито облокотился левой рукой на спинку стула и, склонив голову набок, принялся жулькать правой ладонью бумажную салфетку. Антон скептически усмехнулся:
– Ну, конечно! Граждане, осторожно: в уральских лесах завелась ходячая акула.
– Ты не веришь доктору Гертнеру?!
– Я не верю в сказки, Соло.
– Антон, зачем ты так? – упрекнула мать, хотя и сама смотрела недоверчиво.
– Мама, таких животных в природе не существует! – доверчивость матери возмущала его больше, чем откровенное вранье Соло.
– Может доктор просто ошибся, не три ряда, а один, – попыталась она спасти положение.
– Доктор Гертнер ошибиться не может, Нина Федоровна…
– Да, мама! Шо ты такое говоришь? Это же доктор Гертнер! – энергично жестикулируя, передразнил Антон.
Соло зарделся от возмущения, но отвечать не стал. Он сидел, насупившись и смотрел на пустую коробку из-под торта.
Антону стало не по себе: ну, врун, ну и что? Зачем так обижать человека?
– Прости, – виновато забегал он глазами, – не хотел… Только… не верю я в эти байки.
– Ною тоже не верили, и чем все закончилось? – грустно произнес Соло и встал из-за стола. – Благодарю, Нина Федоровна, за теплый прием, за угощение…
– Что ты, Соломон, это тебе спасибо! Торт, эти цветы, поздравления, – я тронута…
– Нет-нет-нет, не стоит благодарности! Мама моего лучшего друга – моя мама.
– Передавай привет папе! Мы уже лет десять не виделись, – провожала она его, стоя в дверях зала.
Пока Соло одевался в коридоре, Антон вынес из комнаты кассету с песнями Цоя.
– Сюрприз! – хитро подмигнул он. – Мне понравилось. Еще бы послушал, если ты не против.
Соло нахмурился:
– Шо такое? Подарок? Мне? Опять эти твои намеки?
– Да, нет, ты че… – сконфузился Антон. – Это разве… не твое?
Соло взял кассету в руки, придирчиво осмотрел со всех сторон и вернул Антону.
– Спасибо. Так меня еще никто не оскорблял. Ну, Алан Парсонс, ну, Пинк Флойд, на худой конец. Но чтобы я слушал Цоя?
– Да нет, ты вспомни: траурный митинг, ты еще книги брал в книгохранилище, а после тебя я нашел там вот это.
Соло только устало вздохнул и, развернувшись, вышел за дверь.
– Нина Федоровна, мое почтение! – помахал он рукой с лестничной площадки и, приставив указательный палец к груди Антона, внушительно произнес: – Вы еще услышите имя Соломона Гольдмана, я вам это обещаю. Но не факт, что в тот день Соломон Гольдман услышит вас. Держи краба! – подставил он руку для прощания.
Пожимая пухлую ладонь Соло, Антон едва удержался от вопроса: друг, зачем ты это сделал? Но тут же устыдился своей самонадеянности: