Не старую, о кровавом дне славы, а новую, «смело поднимем знамя мы наше…» Нарком, уже без Басиного саквояжа, поднимался на подножку салон-вагона. Появлялись всё новые лица. Приехала начальница внешкольного отдела Крупская, супруга предсовнаркома Республики.
– Аделина, – очень строго сказала Бася, – запомните: у меня нет, не было и никогда не будет любовницы.
Лицо потрясенной Аделины вытянулось. На смущенном челе обозначилась мысль. Бася доверительно шепнула:
– Знаете почему? – Аля растерянно крутнула головой. – Мне больше нравится… – Остальные слова она проговорила Але в ухо, нежно-розовое, идеальной формы, ничуть не менее красивое, чем Басино.
Бедняжка густо покраснела. Возможно, как ни разу за свои девятнадцать лет. Бася, удовлетворившись, ласково кивнула девочке и отправилась на поиски латыша.
Анатолию Васильевичу внимали столпившиеся у салон-вагона артисты, художники, синеасты, красноармейцы и оркестранты. Рядом с латышом стояла Крупская, тут же был охранник, приехавший с нею, кажется тоже латыш. Тот, что был при Басиных вещах, с удовольствием передал их хозяйке. В отдалении мелькнула фуражка Ерошенко, и Бася стала протискиваться туда – между занимавшим противоположный путь эшелоном и внимавшей наркому толпой. «Особенно хочу предостеречь вас, товарищи, в особенности артистов, от псевдореволюционной халтуры. Глубокое заблуждение считать, что рабочие и крестьяне не в состоянии оценить качество исполнения. Опыт последних двух лет показывает…»
– Варя, добрый день. Вам не тяжело? – пророкотало сверху густейшее basso profondo.
Барбара вскинула глаза. Надо же, и он сюда приехал. Выдался свободный день или не посетило вдохновение?
– Здравствуйте, Володя. Если хотите, можете помочь.
Вместе с бывшим футуристом они выбрались к головному вагону. Фуражка Ерошенко осталась позади.
– Кого вы там высматриваете? – спросил поэт ревниво.
– Несущественно. Пришли послушать Анатолия Васильевича?
– Вы ведь понимаете зачем. Проводить. Вас. Преподнести подарок.
– Подарок?
– Да. Пожалуйста. Прошу вас, возьмите.
В приоткрытой конфетной коробке чернел миниатюрный браунинг с вензелем на рукоятке, буквы F и N.
Бася улыбнулась.
– Чтобы было из чего застрелиться?
– С вашим несокрушимым душевным здоровьем? Пригодится как пугач. У нас тут по Москве ходить опасно, а вы почти на фронт. Инструкция прилагается. Кто он, счастливый избранник? Покажете?
– Тайна, – сказала Барбара. – Не сердитесь.
Фуражка Ерошенко упорно пробивалась сквозь аудиторию наркома. «Еще одна наша задача – способствовать излечению общества, психика которого искалечена двумя жесточайшими войнами. Сейте семена гуманизма и человеколюбия, учите прощать оступившихся, помогайте изжить готтентотскую мораль. Пусть залогом гражданского мира…»
– Умный хоть? – спросил поэт Барбару.
– Надежда науки. Древнеримская словесность, славянское языкознание.
Ерошенко