вручая его перед поездкой.
Не колеблясь ни секунды, она выхватила кинжал и полоснула «коммуниста» по горлу. Раздался тяжёлый вздох, как будто бык отдувался после подъёма в гору: это воздух вышел из перерезанной трахеи.
– Что это? – спросила одна из девушек, услышав этот звук.
– А! Это Стёпа поэтэссу тискает! – рассмеялся Кривин.
Все понимающе перемигнулись. Голубоволосая Анюта помрачнела.
Кровь залила Таню от шеи до ног. Кое-как запахнув платье, с кинжалом в руке она выскочила во двор. К ней через дорогу метнулись две тени.
– Что? Вы ранены? – вскрикнул Семёнов.
– Нет… Это не моя кровь, – просипела Таня: горло свело спазмом.
Логинов набросил на неё свой полушубок, и они быстро пошли по Плющихе в сторону перекрёстка. Не успели они дойти, как грохнуло. Ох, знатно грохнуло! В ночное небо взметнулся столб пламени и дыма. Ударной волной Таню едва не опрокинуло, но мужчины удержали. У всех троих заложило уши. Семёнов что-то кричал Тане, но она не слышала. Из домов, заполошно вопя, повыскакивали полуодетые люди, одолеваемые паникой и любопытством одновременно. Смешавшись с толпою, Таня и агенты ждали удобного момента, чтобы незаметно уйти. Вскоре послышался звон колокола пожарной команды. Следом примчался извозчик, едва не трескающийся от любопытства. Логинов остановил его:
– Эй, любезный! Гони в «Славянский Базар»! Душа горит!
– Ага, сичас, посмотрю только… А што тута содеялось-то?
– Да, так, дом взорвался. Вон, тушат уже.
Удовлетворив своё любопытство, и вдоволь насмотревшись на головёшки, извозчик даже не оглянулся на седоков и резко взял с места.
– Эк, однако, рвануло! – оживлённо комментировал мужик, – Прямо, как пороховой склад в запрошлом году на Филях! Я за три улицы был, и то ухи заложило!
– Склад, не склад… Чего взорвалось, то взорвалось, назад не воротишь. Завтра из газет узнаем, – апологетически успокоил его Семёнов, – Ты знай, погоняй! На водку получишь!
У «Славянского Базара» они вышли и, пройдя с версту, взяли другого извозчика, который отвёз их в гостиницу. Час был поздний, поэтому на залитую кровью Таню, хотя и в полушубке, ни портье, ни коридорный не обратили внимания.
У себя в номере девушка разделась догола и, стоя в тазике, долго смывала кровь под умывальником. Вода была холоднющая. Вытеревшись и переодевшись, Таня кинула платье и бельё в печку. Подумав, кинула туда же и ботики. В ушах все ещё звенело, колотилось сердце. Приоткрыв дверь, крикнула:
– Коридорный!
Коридорный, рыжий вихрастый малый, пришёл через пять минут. Зевнув и перекрестив рот, спросил:
– Чего изволите?
– Коньяку принеси! Шустовского, бутылку! – приказала Таня.
Малый опешил:
– Поздно уже, барышня, и ресторант, и буфет закрытые… Негде, значит, взять коньяку-то!
– А… водка есть?
– Водка-то? Как не быть! Только она не хозяйская, а моя.
– Тащи!
– Три рубли, барышня.
Это