не прибегали к посторонним предметам, обходясь исключительно кулаками. Про то, что арестованным не давали спать, всячески унижали и оскорбляли, уже и говорить не приходилось.
Вадима Бог миловал. Ему не разу пока не пришлось прибегать к физическим мерам воздействия. Он часто задавался вопросом: до каких пор это будет продолжаться? Ведь не признайся подследственный в содеянном, Евсеев не отстанет, – лично придет в твой кабинет, мол, давно, младший лейтенант Рогов, о вас слухи нехорошие ходят. Уж слишком терпимы к врагам, чикаетесь с ними да возитесь.
До поры до времени Вадиму везло. Все подследственные, запуганные одним попаданием в грозное, от одного имени которого по телу кровавые мурашки, учреждение, были психологически надломлены. Стоны, крики раздавались из всех уголков Управления, из маленьких и больших помещений. В случае же отказа от показаний Рогов шёл на уловку: отправлял подследственного в Лефортовскую тюрьму. Тем и успокаивал свою уже основательно потрепанную и измаравшуюся совесть: лично я не истязаю человека, а не хочешь признаваться в своих грехах, – отправляйся на особый режим. Оттого часто и ловил на себе косые взгляды не только Евсеева, но и коллег по цеху. Отговорка, естественно, выглядела сомнительной даже для самого Вадима, но как выйти из этого тупика он не знал. Уйти же из органов не представлялось возможным. Случай был с одним лейтенантом, написавшим рапорт по собственному желанию. Так тот и сам не рад был потом: замучали расспросами, проверками, а потом и вовсе погнали по этапу. Не зря сами следователи говорили про свою Контору: здесь вход – рубль, а выход – два.
Токарь видом походил на доброго дядюшку со всепрощающими глазами. Лицо крупное, волосы редкие, лоб большой, с морщинами, фигура, хоть и не богатырская, да осанистая. Но самым главным в его теле, конечно, были руки. Именно ими сидевший перед ним на деревянном желтом стуле с потертой обивкой подследственный зарабатывал себе на жизнь. В них сосредоточил все свои знания, навыки и сноровку.
Звали его тоже по-простому: Иван Воронин. Да и отчество было такое, что не подкопаешься, Сергеевич. Вадим глядел на Ивана Сергеевича Воронина и думал, каким это таким макаром прилепили на тебя эти грозные три буквы «КРД»? Контрреволюционная деятельность. Хорошо еще без «Т». Тогда, вообще, пиши пропало. За троцкизм по головке не гладили, эта буквочка прямиком вела на самые тяжелые работы в лагерях, откуда возврата практически не было. Вождь мирового пролетариата противоречил сам себе. То заявит, что сын за отца не отвечает, то, наоборот, провозгласит: «Мы не только уничтожим всех врагов, но и семьи их уничтожим, весь их род до последнего колена».
Так что не долго думал Вадим Рогов, заглянул в папочку, а на второй же странице и ответ сыскал. Имелся у Ивана Сергеевича сын, шедший как раз по аббревиатуре «КТРД». Ну, понятно, вполне возможно и изменник Родины, тем более, жена у него латышка, а тут соседка бдительность проявляет. Мол, возмущался прилюдно этот самый Иван