где он, но по приказу семьи ему подыгрывают. Младший Адван поступил в школу и живет по поддельным документам. Возможно, он увидел что-то, что шло вразрез с его убеждениями, и он сбежал. Узнай.
– Я слишком приметен.
Отец закатил глаза и демонстративно фыркнул:
– А мне казалось, ты убежден, что очки скрывают тебя. Эта та школа, где подобным тебе не удивляются. Чандера сейчас работает там, она поможет приблизиться к мальчишке.
Первый радостно взвыл, заскакал. Он любил Чандеру. Ран тоже любил.
– Родители не приставили охрану к своему сыну?
– Ты предлагаешь, чтобы я сделал работу за тебя? Слушай, смотри, узнавай. Это твое дело, Киран.
«Молчи», – предостерег Второй, когда резкий ответ уже был готов.
– Если понадобится, – отец продолжал, – уведи Адвана. Узнай, что знает он. Что не знает – заставь захотеть узнать.
– Хорошо, а после? Его будут искать, и когда найдут, они поймут, кто я.
Отец вздохнул:
– Киран, ты умеешь работать и не нуждаешься в моих инструкциях, поэтому не задавай глупых вопросов и берись за дело. Если что-то будет угрожать нашей безопасности, заставь мальчишку замолчать. Даже если навсегда. Он не так важен Адванам, как старший сын, на нем уже стоит клеймо «не такого». Ты отправляешься на следующее утро после помолвки Ремана. Возьми документы с моими подписями, деньги и верхолет. – После каждого предложения отец делал в блокноте пометку.
«Роскошь», – повторил Первый, но уже с удовольствием. Сбежать из Норта ему хотелось не меньше. Правда, столица была хуже: Норт хотя бы не прятал свое хищническое лицо, а показывал его через ветра и холода. Кион зеленел, пел журчанием фонтанов и гордо тянулся к небу резными шпилями, но жизни в нем не было – только выживание. Ладно, там хотя бы теплее. Тепло Ран любил, а его зверь – еще больше.
«Скажи ему», – велел Второй и сразу отступил, снова став ехидным Первым. «Хочу увидеть его лицо», – добавил тот.
– Пап, это мое последнее дело.
Говорить «папа» или обращаться к старшим родственникам на «ты» было не по этикету, но Ран решил поступиться им, надеясь хоть один чертов раз поговорить по-человечески.
Оторвавшись от записей, отец смотрел на сына всего секунду, не больше: достаточно для него, чтобы понять, что это не бунт, а заявление о смерти.
– Хорошо. Выполни его как полагается.
Первый скривился, рванул вперед, зарычал. Отец не повел и бровью – к проявлениям зверя он давно привык. Сделав глубокий вдох, Ран заставил Первого вернуться на место, но и у него из горла рвался рык.
Есть личное, а есть долг, и верно чувствуя границу между ними, точно это было инстинктом, отец всегда знал, как отделить одно от другого. Хотя что там отделять – все его личное умерло двадцать четыре года назад, и тогда свою жизнь он положил на алтарь служения дому: но не людям, а фамилии.
У отца была любимая жена, которая подарила ему наследника – Рема, но умерла при родах. И была вторая, из хорошей семьи,