протянул ей бумажку. Она мокрыми руками взялась за нее, а я достал из кармана свой нож и принялся чистить картошку.
– Нужно спрятать?.. – Катя взглянула на меня и хмыкнула. – Это ты пошутил, лейтенант?
– Нет. Записка была в шкафу.
– А кольца в шкафу не было?
– Не было. Наверное, кольцо спрятали грабители?
– Или Люда. Но все равно, странно все это. – Тут она заметила в моих руках клубень, с которого слетала кожура. – Спасибо большое!
Катя жарила картошку и грибы, в ужасных, даже по моим лесным меркам, сковородках. Ели за узеньким столом мы вместе, я – быстро и грубо, она – как английская дама. Мыть посуду вызвался я. Пока я мыл, Катя притащила из машины старое радио, вставила вилку в искрящуюся розетку, чтобы заиграли глубоко ненавистные мне песни. Вслух я ничего не сказал, из-за уважения к Кате. Называть имена «певцов ртами» не буду – из-за неуважения к ним.
На улице пошел дождь со снегом. Мы с Катей, сытые, сидели на дубовой кровати. Смотрели в окно и слушали радио. За едой она выпила пару рюмок водки, ей этого хватило, чтобы быть веселой. Я прижался к ее телу, теплому и разгоряченному. Катю, с ее серыми глазами, ровным, как под линейку, станом и будоражащими порами на розоватых щеках, я стал сравнивать с синей женщиной. Мираж – да, мираж. Я был горд собой за то, что все идет к близости, но Катю я не мыслил в стоп-кадре своего видения. Что-то от нее было в синей женщине, но не вся она.
Катя. Ее глаза. Волосы. Вкусные губы. Место под блузой, куда не добралось солнце. Красивая бледность, ведущая к скрытой под блузой груди. Я хочу съесть ее, как приготовленное ею же блюдо.
Пока я приводил свои желания в действия, в голове, сквозь сладкие туманные волны, загорался план дальнейших действий: «Линдянис, Лев Станиславович… Он любит Ларису. Мне нужно переспать с Ларисой. Я, кто младше Ларисы лет на десять? В Брянске так не принято. Но верю, что она – современных взглядов, такой она выглядит во всяком случае…»
Любимый мной синий цвет стал огнем. И красные губы в огне у Кати. Тут же – две замечательные ямочки на пояснице. Мне захотелось прижаться к каждой губами. Внутри себя я чувствовал самовлюбленный бред:
– Умный и красивый, да что уж говорить, даже я, являющий собой олицетворение этих качеств… Смотри, над нашими телами – оргиастические картины Древнего Рима!
Когда все произошло, я монотонно произнес:
– Я написал стих про любовь в ночи к полосе леса и про тебя…
– Давай, – сказала Катя, но я не успел… не успел…
Мои глаза слипались. Я чувствовал себя огромным, будто в моей власти был весь мир. Стул, стоящий у кровати, казался маленьким – потому что расстояние от него до моих глаз, окруженных темной синевой звездного неба, казалось огромным. Везде горит свет, отпечатки фигур на сетчатке, но я сразу закрыл глаза. Черная или синяя точка блуждала в дрожащем или размытом фоне красноватого оттенка.
Я общаюсь с матерью Вики.