Я думал об Ирине Александровне, очевидно строгой учительнице, которая услышав «Ко Льву…» и так далее, сразу же обратилась в трогательную ученицу с розовым портфелем, которая не выучила урок.
В школу пришел Бельчагин. Я уткнулся лицом в ладони, чтобы он меня не заметил, и, кажется, да – он подумал, что я очередной одиннадцатиклассник, сказавшийся больным. Я услышал заветную фразу, произнесенную его грубым голосом и тяжелые шаги, звучащие на школьному полу, как на казарменном. Полная фигура Бельчагина со спины едва ли лучше выглядела, чем спереди, и маршрут этой фигуры давал мне понять, что движется она в сторону восьмого кабинета. Что они, интересно, там делают? Поминают Сашу Рори? Слушают за фальшивые монеты споры Ляндиниса и Стайничека? Или же, избавившись от меня, занимаются именно тем, ради чего их и созвали? Быть может – борьбой? Я вслух усмехнулся. Охранник бросил на меня вряд ли попавший в меня взгляд и вновь склонился над кроссвордом. Движения его усов словно переваривали очень сложную мысль. Бельчагин не мог слышать моего смешка – да и для меня его фигура была уже вне досягаемости. Правда, в самый последний момент я увидел какой-то блеск за поясом Бельчагина, но он сразу же исчез, так что я подумал, что блеск мне просто привиделся. Техничка в синем халате подметала пол. Стрелки часов на стене показывали «8:45», но я помню, что школьные часы всегда отстают. Было тихо. Никого другого не было.
Каюсь – мне очень хотелось пойти вслед за Бельчагиным, рывком раскрыть дверь восьмого кабинета, чтобы пройти мимо шокированных моим появлением парубков, стать перед начальственным профилем Линдяниса и плюнуть в него словами: «Что у вас здесь происходит?», но этим, думал я, я подставлю прежде всего себя. Я уверен, что моя новая встреча с Ляндинисом станет для него доказательством, что именно я убил Сашу Рори. Я знал, что даже сейчас у него я первый на подозрениях, особенно после того, намеренно запоротого мною, стихотворения, и думал, что болезнь Ларисы – не болезнь вовсе, что ее отсутствие связано если не со смертью Саши Рори, то с деятельностью Линдяниса точно. Ирина Александровна дала мне это ясно понять. Скорее не она, а ее реакция на слова «Ко Льву Станиславычу». В этой реакции я увидел скрытый протест, направленный против учителей, потакающих Ляндинису. А все они, учителя, и с ними же и охранник, и водитель автобуса, и даже вот эта техничка, подметающая сейчас пол – все знают о тайной деятельности Линдяниса и даже если не знают ее суть, то знают точно, что эта деятельность имеет место быть, и не мешают этой деятельности осуществляться. И она, эта деятельность, точно ненормальная, в плохом смысле слова, иначе, зачем ее скрывать?
– Поможешь? – окликнул меня охранник.
Я тупо на него посмотрел.
– С чем?
– Один из двенадцати малых пророков. Малых – в кавычках. Был изгнан в Иудею по требованию Амасии. Четыре буквы.
Я смотрел на охранника, как на врага. Он не увидел в моих глазах неприязни – а пояснял причину, по которой решился просить помощи в разгадке слова:
– «Крота» в «Союзпечати»