весело решил я и бесплатно доехал до школы. Я, кстати, впервые ехал не в пустом автобусе, а со спешащими на занятия детьми. Они, понятно дело, смотрели на меня, как на переростка, безнадежно тупого и потому восьмой год подряд остающегося на второй год. Я же, окрыленный вчерашними танцами, беззаботно улыбался им в ответ. Кое-кто из них улыбался тоже, отвечая на мою улыбку. Приятно, когда не зло, а добро в этом мире идет по кругу.
Прибежав в школу и повторив охраннику заветную фразу (не буду добавлять, вы и так поняли, что она сработала), я сбавил темп и уверенно зашагал к восьмому кабинету. По пути я наткнулся на кучку младшеклассников. Они суетливой толпой розовых попрыгунчиков толкались около зеленых лавок и желали знать, кто же будет заменять Ларису Васильевну, и будет ли сегодня урок музыки. Знакомые имя и отчество заставили меня остановиться и задуматься – куда же пропала красавица-Лора? Заболела? Да не дай Бог! А как же информация о Линдянисе? Надеюсь, Катя сможет навестить Ларису, если та действительно заболела, и выпытать у нее всё, что я хочу знать.
Успокоившись последним, я возобновил свой путь к восьмому кабинету, но навстречу мне вышла красивая блондинка в строгой форме, как в викторианских девичьих заведениях. Я прошел мимо нее, следом же услышал детское и неровное: «Здравствуйте, Ирина Александровна!» и строгий форменный голос учительницы:
– Здравствуйте. Пятый «Б»?
Ученики утвердительно забормотали. Я же остановился, прислушиваясь.
– Лариса Васильевна заболела, урок проведу у вас я. Поднимайтесь в тридцать восьмой кабинет. Я схожу в учительскую за журналом. И не шумите.
Дети пошли в мою сторону, а Ирина Александровна – в противоположную. Я помнил, что учительская находится на втором этаже, поэтому быстрым шагом, словно убегая от приближающегося пятого «Б», пошел к лестнице, чтобы воспользоваться круговой планировкой школы для перехвата Ирины Александровны ДО ее проникновения в учительскую.
Пока я шел, прозвенел звонок на урок. Это сыграло мне на руку – коридоры опустели, никто не смог увидеть меня, а если бы и мог, заветная моя фраза была бы тут как тут. Я уже приготовился ее озвучить Жанне Александровне, подвернувшейся прямо около учительской, но она не придала моей фигуре особого значения и просто прошла мимо. Я замер у самых дверей, в ожидании строгой фигуры за поворотом. Из начальных классов – возле учительской были лишь они – шел неясный гул, иногда он обрывался накрывающим этот гул, словно пожарной тревогой, голосом учительницы. Я не хотел, чтобы из классов кто-то выходил – я понимал, что это собьет мой настрой. Я так уперся своим нутром в ожидание чьего-то вмешательства, к примеру, израильской стражницы, ловящей меня за руку, что проглядел Ирину Александровну. Она уже вошла в учительскую. Поняв это и надеясь, что кроме нее там никого нет, я вошел туда и чуть не врезался в уже собирающуюся уходить Ирину. В ее руках был журнал, а в синих глазах – непонятное, похожее