только тут она удивилась. – Нет, Лев не борец, это точно.
– Но вдруг он хотел научиться борьбе?
Тут надо было поворачивать. Катя повернула и сказала:
– Может, он и говорил о борьбе Ларисе, вот только Лариса мне ничего про борьбу не говорила.
– Ты можешь спросить у нее о борьбе ради меня? – сказал я и выругался.
– Ты это чего? – растерялась Катя.
– Извини, «ради меня» у меня по привычке вырвалось… я конченый эгоист.
– Хм, странный ты какой-то. Хорошо, спрошу. Не знаю, правда, как лучше спросить. Повода нужного нет.
– Поводы выдумать можно, я не гоню…
– Ты это, эгоист, выполнил, что я просила?
Я не сразу, но сообразил, что Катя хотела знать, написал ли я для нее стихи.
– Да, но прочитаю поздним вечером. Так уместнее.
– Заинтриговал! – сказала Катя.
Тут мы оказались на 50-й армии, свернули затем на Литейную, а по ней, минут за десять, если не меньше, можно доехать до Дарковичей.
Проводив глазами заправку, я услышал:
– Ты от Илзе узнал про борьбу?
– Да. – У меня в животе громко заурчало. Я надеялся, что Катя ничего не услышала, успокоил себя, что машинный мотор и шум на дороге достаточно громкие, чтобы заглушить мой воинственный позыв, но фразы следующие, все же, решил ронять громче обычного.
– Ты меня накормишь с дороги?
– Накормлю, о чем может быть речь. Картошки пожарю, с грибочками маринованными и с огурчиками. Даже водки могу налить.
– Даже так, – важно кивнул я, – ну я особенно не пьющий, не стоит, а вот за картошечку спасибо.
Мы бы говорили и дальше, но мы, преодолев плешивый лесок, уже оказались в Дарковичах. Катя обещала, что нужный дом будет через два поворота, и через три поворота он действительно был. Я его сразу узнал. Крышу вряд ли украли с сервизом, скорее всего, она просто отвалилась, а прилаживать было некому. Возле дома стояли деревянные доски, какая-та серая крышка, размером с люк, – присмотревшись, я понял, что это крышка от очень большой кастрюли. Соседних домов рядом не было, но дом без крыши не стоял на отшибе, нет, он выглядел так, словно другие дома отошли от него куда подальше, как от прокаженного. Мы вышли из машины, и Катя сразу же вошла в дом, а я помедлил, вглядывался в дом, думая, что он очень смешной. Карикатурный. А с этой крышей он оставлял у меня впечатление детской раскраски, где ребенок раскрасил весь дом, а вот крышу раскрашивать не стал, потому что родители купили ему другую раскраску, получше, с машинами.
Я вошел в дом. Узкий и затхлый для одних, мне, с моим пренебрежением к комфорту, показался вполне удобным. В нем было только две комнаты. Спальня, дальняя, я мог видеть только угол провисшей кровати, но дорогой кровати, большой и, может, даже дубовой. И комната ближняя, где мы сейчас с Катей. И кухня, и гостиная, и диван, напротив которого телевизор на треноге, и все на свете здесь – холодильник там, в нем банки с закатками, мясо в морозильнике, и даже что-то похожее на клей,