чтобы понять, что там всё очень плохо. Я сделал глазами знак санитарке, она аккуратно приподняла ткань, прокатился тяжелый вздох.
Голова – это было очень громко сказано. От неё почти ничего не осталось – сиротливо торчала вверх нижняя челюсть, почти целая, с ровным рядом красных от крови зубов – а дальше бесформенное месиво из кожи, костей, мозгов… Кажется, вот этот кусок плоти раньше был глазом… Я на секунду представил, как «это» пришлось собирать, чтобы доставить сюда, и меня чуть не стошнило. Возьми себя в руки, ты же врач, сказал я себе, больно прикусил губу и перевёл взгляд.
Вторые носилки выглядели ещё хуже. Простыня почти полностью сменила цвет на красный, да и по очертаниям… это было едва похоже на тело.
А на месте головы лежало знакомое уже мне белое яйцо, смахивающее на мотоциклетный шлем. Под немного запотевшим стеклом я увидел бледное лицо с закрытыми глазами – и меня пробрал озноб. Уж не это ли лицо я мельком заметил тогда, в самый первый раз, когда мы рассматривали новый аппарат? Я посмотрел на Семёна. Он так же, как и все, стоял и не мигая смотрел на два лежавших перед ним по сути трупа. Увидев мой взгляд, он закатил глаза и зачем-то развёл руками.
– Михал Николаич, я… это… Немножко пришлось поучаствовать, вы уж не сердитесь…
– Сколько прошло времени до помещения в сейвер? – перебил его я, судорожно пытаясь вспомнить чёртову инструкцию. Сколько там может пролежать донорский материал без специальной подпитки? В пересадке головы основная проблема – это снабжение мозга кислородом, поэтому… – закопошились в памяти корявые строчки китайского мануала. Кажется, около получаса. Если я ничего не путаю.
Семён, конечно, не должен был… А хотя что я несу, должен – не должен… Может быть, его расторопность и сделала всё это возможным… опять же, к лучшему ли?
Но тогда я думал совсем о другом.
– Двадцать две минуты, – глухо сказал незнакомый голос у меня за спиной.
– Хорошо, – ответил я. Кажется, теперь у нас есть несколько часов…
Я произносил слова, словно во сне, но мне самому было страшно от них. Надо просто было что-то говорить, делать, в конце концов, вид, что я контролирую ситуацию… Хотя это была полная ерунда – что я, чёрт возьми, мог тут контролировать?
Мне вдруг захотелось оторвать голову себе – за то, что в ней за прошедшее время так и не появилось вменяемых знаний по применению нового аппарата. Когда я вспомнил про пылящийся на полке так и не прочитанный нормально мануал, мне и вовсе захотелось провалиться сквозь землю.
Теперь я, конечно, понимаю, почему мы все тогда так медлили. Почему опытные медики стояли, как истуканы, как уличные зеваки на месте ДТП и просто смотрели на кровавую кашу из двух человеческих тел перед собой.
Да потому, что раньше таких «пациентов» сразу везли в морг.
Но не теперь. Теперь их можно вылечить, и все собравшиеся вокруг, кажется, ждали, когда же