губы у неё предательски задрожали.
– Ясно… – остановил её я. – Спасибо.
Она спрятала глаза, кивнула и направилась к двери.
– Анна Владимировна?
Она застыла в дверях.
– У них даты осмотров первых одинаковые… и не только. Не знаете, почему?
Анна Владимировна замерла в дверях и тяжело повернулась ко мне. Внимательно посмотрела – будто решала, говорить или нет, и будто через силу, произнесла:
– Одноклассники они, Михаил Николаевич. И дружат с самого детства… В мой двор ещё вот такими прибегали… Боже, горе какое! – не выдержала она и расплакалась. – Простите… – и, стараясь унять рвущиеся наружу слёзы, скрылась за дверью.
Одноклассники… Час от часу не легче…
Я взял в руки рентген. Через минуту мне в целом всё было понятно, как Божий день.
Тело Романа не казалось грудой мяса под простыней. Оно им и было. Раздробленная грудная клетка, многочисленные переломы рук, ног… На месте живота чернела дыра – даже на рентгене она выглядела так, что желудок подкатывал к горлу. Тогда я не знал, как всё произошло, но было понятно, что это должна была быть какая-то из ряда вон выходящая ситуация.
Зато рентген второго пациента, Верного, был полной противоположностью. Снимок его головы можно было и не делать, хотя вот и он – тут челюсть выглядела не лучше, чем в жизни, зато тело – ни одного повреждения.
Группы крови совпадают.
Все условия для применения Канаверо – Сяопин вполне подходящие.
Нет, даже не так. Условия были идеальные, лучше и не придумать – как будто это не жизнь, а экзаменационное задание в меде.
Но это был не экзамен, и я почти физически почувствовал, что совсем рядом, в одном со мной здании сейчас лежат два человека, фактически мертвые, но…
Но в моих силах было дать одному человеку новую жизнь.
Или всё-таки – им обоим?
Я откинулся в кресле, чувствуя, как стремительно летит драгоценное время. Надо было срочно принимать то самое единственно верное решение, но… Но я пока не мог. Что-то останавливало меня, и довольно ощутимо.
Если бы всё это случилось раньше хотя бы на две недели, итог был бы печальным, но банальным – летальный исход у обоих, и мне не пришлось бы принимать это решение, впоследствии перевернувшее всю мою жизнь вверх дном. Если бы всё было летом, а не зимой, скорее всего, голова Романа просто не дожила бы до пересадки. В общем, их было много, этих «если», но что с того? Жизнь – это здесь и сейчас, а всё остальное – лишь слова, придуманные человеком паутины из ничего, чтобы лишь ещё больше запутаться в том, что мы такое и зачем.
Но тогда, сидя в кабинете перед открытыми медицинскими картами и разложенными на столе снимками, я был просто человеком, которому надо принимать решение – и оно было, по сути, только одно. Казалось бы, прекрасная ситуация – принимать единственно возможное решение, но… но что-то было всё-таки не так. Наверное, интуитивное