в её утробе, у неё расходилась кожа. Трещала тонкими лоскутами то там, то здесь, становясь похожей на ссохшуюся от времени фреску.
Сухая, бледная, с алыми прожилками в глубине, кожа напоминала сеточку мелких молний на её громадном беременном животе. В её чреве будто рос не один и не два ребенка – девушка словно готовилась выносить целый мир.
Во сне Мари часто пыталась сдавить живот, сдержать трескавшуюся плоть, но всё тщетно – и она в ужасе просыпалась под неотвратимый, тихий звук рвущейся, как бумаги, кожи. Лежа утром в кровати, прилипнув к ней остатками ночного кошмара, Мари боязливо ощупывала себя. Легко касалась тазовых костей, скользила пальцами по коже, словно боясь ощутить невозможные разрывы. Надавливала на живот – не растет ли? – и сжимала едва заметную складочку жира внизу. Девушка никак не могла быть беременна, но столь жуткий и вместе с тем реалистичный кошмар заставлял её мозг лихорадочно перебирать в памяти все последние близкие связи.
Вот был Том – непримечательный коллега с работы, вот бывший по имени Джордж – единичная пьяная связь в момент одиночества, и ещё какой-то безымянный симпатяга из бара. Он был одним из самых последних.
Мари вспыхнула, едва вспомнив о нём. Она не могла ведь, она ведь всё помнила!
Помнила тот затхлый бар на окраине, её разбитное настроение и три шота виски почти залпом. Улыбку парня напротив, перекат его мышц под загорелой кожей и старенький бьюик на парковке.
Помнила капли дождя на лобовом стекле, а их вдвоем – на заднем сиденье. Шорох тканей, сбивчивое дыхание и следы ладоней на запотевшем окне. Ничего такого, она ведь даже не запомнила его имя. Какое там имя, Мари не помнила даже цвет его глаз. Интересно, какой цвет глаз был бы у его ребенка?
При этой мысли девушку окатило жаркой волной стыда, запоздалого возбуждения и совсем немного – страха. С той ночи прошло уже несколько месяцев. Нет, она никак не могла быть беременной.
* * *
Прошла ещё одна неделя, но кошмар всё не оставлял её. Лишь обрастал новыми деталями, более зловещими и вместе с тем – более абсурдными, что лишний раз придавало Мари уверенность в том, что сон – это только сон. О такой беременности в реальном мире не могло быть и речи.
Теперь, когда плоть начинала расходиться всё с тем же тихим треском, до Мари доносился шелест. Тихий звук словно струился из узких полосок рвущейся кожи. Как приглушенный шорох перелистываемой книги, только внутри неё самой. Мягко перекатывался при любом движении девушки, словно та была ходячей энциклопедией.
Поначалу этот шелест вызывал ужас, сворачивая холодным узлом кишки. Иррациональный, абсурдный и такой жуткий звук начал преследовать Мари и в реальности – теперь обыденные вещи, вроде треска разворачиваемой газеты, приглаживания собственной одежды или шороха листвы на дороге заставляли девушку вздрагивать и невольно прижимать руку к животу. А вдруг оно уже внутри, уже затаилось? Ждет своего часа в глубине её тела?
Но ежедневные