признание и профессиональные амбиции что-то значили для меня, то выстроить вполне сытую и социально уважаемую жизнь не составило бы особого труда.
Почему я не сделал этого? Что так отчаянно искал и не находил? Вопросы остались без ответов.
Город считывал мой настрой и не обманывался внешней активностью. А может, он мудро знал, что искомое сокровище действительно скрылось во тьме. Однажды Питер подтвердил: время истекло. Я услышал послание: «Можешь остаться, но для тебя здесь больше нет ни даров, ни благословения». В тот момент я явственно ощутил запах дыма и принялся оглядываться, пытаясь понять, что горит. Лишь спустя несколько минут до меня дошло: это полыхали мосты прошлого, посылая меня в пространство уже разворачивающегося будущего.
Точку на этом глубоком раздрае поставила мама приятеля, которая, послушав вполуха наши кухонные разговоры, припечатала откровением:
– Ребят, а? Вы так и будете сидеть и говорить о мирах до седых яиц?
Последняя фраза обладала мощью окончательности и на многие годы оставалась источником бесконечного вдохновения. Я понял, что хочу жить на Востоке и если уеду, то, скорее всего, – навсегда.
Когда я увидел выданный мне в индийском консульстве квиток об оплаченных в счет визы тысяче двухстах рублях, тело отозвалось взрывом нечеловеческой радости. Волна горячего тепла рванулась вверх по позвоночнику. Я опустился на стул в приемной, прикрыл глаза и бесконечный час просидел, давая сорванной на радостях крыше вернуться и закрепиться.
Оскал Кали
Рывком меня вернуло в келью. Тело хотело убедиться, что оно существует здесь и сейчас. Поток воспоминаний прервался, оставив зияющую в сердце рану. Я сверлил темноту глазами в попытке вцепиться в хоть какую-нибудь опору. Не быть сметенным лавиной захлестывающих чувств и неполученных ответов, обрушенных на меня безжалостной памятью. Не знаю, сколько еще я таращился бы во тьму, оглушенный разверзшимся хаосом, если бы новая волна, более плотная и жизнеутверждающая, не накрыла меня, решительно уничтожив саму идею страдательного созерцания.
Кульминацией воспоминаний стал предвиденный давно во сне момент отлета в Индию. «Боинг» туркменских авиалиний устремился в облачное с просветами небо над Москвой. Когда он лег на курс, мою жизнь резко развернуло. Реальности, в которую я был так безнадежно и окончательно вплетен, больше не существовало. Обнулилась.
Воспоминания накатывали с огромной скоростью. Похоже на окончательную перемотку событий перед касанием смерти. Индийская кинолента крутилась еще быстрее, события и чувства вспыхивали и гасли, не оставляя времени на осмысление. Иногда движение замедлялось, развертывая трехмерную картинку.
Первые дни в Варанаси. Движуха, взрывные краски индийского базара, залитые солнцем домики и храмы, деловая суета на гхатах23, Ганга, несущая кишащие людской живностью воды в Бенгальский залив.