полутёмных закоулков за портьерой обнаружилась неприметная дверка, в замке торчал ключ. Он повернул ручку, открыл, пролез в неё и очутился в тёмной тихой каморке. Гул и грохот пиршества сюда почти не доносился. Посреди комнатки стоял деревянный стул, в стене напротив было окно. Лёли подошёл, протёр пыльные стекла и увидел свет, зал и всех, веселящихся и смеющихся, как обычно. А он так устал. Он подвинул стул и деревянный паркет скрипнул, – трак. Лёли сел ровно, сложил лапы на колени и стал просто смотреть.
Падал мягкий свет, искрились и летели откуда-то сверху рождественские звёзды, одевая в блистающий плащ, стоящую до этого времени в углу неприметно, огромную Ель. Звёзды всё кружились и падали, и Ель переливалась и неуловимо менялась. И тут Лёли увидел его душу. Да, это был Он. Прекрасный принц, заколдованный проклятием матери в колючее дерево, по имени Ели. Стоял, изображая веселье с отчаянием в печальных холодных и отстранённых серо-голубых глазах. Было видно, насколько отвратно ему всё, что он должен делать. И казалось, этого никто, кроме Лёли, не замечал.
Гости начали водить вокруг него хороводы и напевать. Несколько раз что-то промелькнуло среди падающих без конца звезд с небесно-голубого потолка. Одна звезда отделилась – её свет был ярче других, – и шлейф был похож на комету с тёмно-зелёными развевающимися фалдами хвоста. И тут из света выступила статная мужская фигура. Прекрасный голос пел что-то на фарси, протяжно и грустно, рассказывая неведомую историю, словно армянский дудук. Весь зал замер. Чудо захватило всех. Лёли увидел, как Дух Рождества и Ели незаметно перемигнулись и начали свой завораживающий бразильско-восточный танец, одновременно вплетая его в отточенное танго.
Гости зашушукались, а Лёли не мог оторвать глаз. Это была любовь. Он и раньше любил, но так – никогда. Это была смесь упоения и восхищения, абсолютно искренняя, невинная и насквозь порочная. С этими двоими тянуло делать одновременно всё. Трахаться, варить борщи, ходить в музеи и кино, танцевать, смеяться и плакать, молчать, читать, гулять, заваривать чай, если заболели, делать ремонт, по-детски дурачиться и встречать старость, сидя втроём в креслицах у моря. Но тогда Лёли еще этого не осознавал. Он зачарованно следовал взглядом за невесомо и величественно скользящей по паркету, словно лебеди по водной глади, парой. Вбирал единые движения, одновременную изящность и брутальность, вышколенную чёткость и безбашенную свободу. Словно ангел и дьявол перемешали в них свои свет и тени, – и получилась эта ядерная смесь. И вместе и по отдельности это были идеалы мужчин. Лёли смотрел во все глаза и хотел лишь одного – быть как они. Никогда никого не встречал он на свете совершеннее и прекраснее.
«А постучу-ка я им в оконце. Пусть лучше окатят меня волной презрения, засмеют или отвернутся, чем и дальше жить, чувствуя эту поверхностную чушь и фальшь».
– Привет! – услышал Лёли и ошарашено отпрянул от окна.
– П-привет! – пролепетал он, одновременно подыхая от нахлынувшего страха,