в этом безбрежном и окутывающем его счастье.
Он тогда уже полностью попал под власть Ели, и не сразу заметил, как Дух молчал и тосковал. Как краски вокруг и карие лукавые глаза его тускнели. И однажды он, попрощавшись, исчез. Ушёл. Дух не может жить в нужде, он теряет крылья и способность летать, утрачивает свою суть. Тогда Лёли этого не понимал.
Ели был разрушен. И всё вокруг рушилось и кричало вместе с ним от нестерпимой внутренней боли. Трескались стены замка, разлетались на куски стёкла, мир попросту ломался на части. Ели молчал. А когда говорил, то все, даже самые обычные слова отравляли всё живое вокруг ненавистью. Тогда Лёли узнал, как может быть зол и жесток его прекрасный принц.
Лёли всё чувствовал и ничего не мог сделать. Его топило. Он думал, что поможет Ели выплыть, поэтому плыл, барахтаясь в этом шторме сквозь ранящие его обломки, к Ели. Пытался подставить ему дощечки или плечо, – только бы он не утонул, только бы не утонул!
Однажды, когда Ели пропал, Лёли сидел один на полу в тронном зале перед тёмными пустыми окнами и просил, сам не знал у кого, как умел, – спаси Ели. Забери меня, мою жизнь, здоровье, удачу и всю благодать, положенную мне, и отдай ему. Только не его, пусть он выберется и живёт дальше. Он ведь так прекрасен. Выше, чем все идеалы. Он должен жить! Так прошло три ночи. Ели вернулся. Живой, но слабый, он был в больнице, операция, ливер. А Лёли слёг. Три отита подряд (бедные лисье-волчьи уши), боль, пронзающая мозг и отключающая, температура и снова боль. Потом нервный срыв, угроза гипертонического криза, санаторий, белое ледяное безмолвие. Между землей и небом нет линии горизонта, тёмная вода, чёрная река. Переломанная лапа. А потом всё.
Словно с Духом Рождества ушла радость. И любовь. Лёли как мог старался поддерживать своими маленькими лапками рухнувший мир своего красавца-гиганта. Но тот мрачнел, становился всё злее и колючей. Вместо бодрящего запаха хвои, по залу витал вкус тлена и смерти.
Ели начал коллекционировать разных людей, – пустых, хамоватых, глупых, сомнительных и совершенно ему не подходящих, не его уровня. Он непрерывно устраивал какие-то сборища, водил к себе экскурсии, бесконечно со всеми общался, всё время тратил на них. Водил в свою элегантную залу с роскошным убранством немыслимой чередой ватаги крестьянских детей из округи. Среди них попадались те, кто обзывал Ели и кидал в него камни. Скаля зубы, Лёли кидался на мальчишек, которые орали Ели, что он зелёная хвоя.
Всё реже и реже Ели подходил к окну. А Лёли всё сидел на стуле в своей снова ставшей пустой и тёмной каморке с голыми стенами и ждал его. Смотрел, как менялись фавориты. «Все красавцы расписные, великаны удалые, все равны как на подбор[12]». Где-то только затерялся дядька Черномор. Новая сказка всё не клеилась.
Потом в Ели снова начались перемены. Лёли сидел и с удивлением взирал, как принесли и поставили в кадке пальму. Она была раскидиста, безумно титулована и хороша, даже какой-то там по счёту самой красивой в мире. Ели приосанился, начал плющить иголки и даже пытаться ими шелестеть, поднимая лапы